Космический десант (сборник). Кир Булычев

самом деле был пуст. На крючках висели пиджаки, на столике стояли пустые миски.

      Двойник сразу начал раздеваться. Удалов последовал его примеру.

      – Смотрю я на тебя, – сказал он, – и думаю: если ты, мой полный двойник, смог так превратиться в такое… значит, и во мне это сидит?

      – Что сидит? – не понял двойник.

      – Рабство. Лакейство.

      – Я, прости, не раб и не лакей, – ответил второй Удалов, – я на ответственной работе, не ворую, морально устойчив…

      – И воруешь, и морально неустойчив, – отрезал Удалов. – Только сам уже этого не замечаешь. Если икру тебе в буфете дают, а другим не положено, значит, ты ее воруешь. Понял?

      – Ты с ума сошел! Разве ты не понимаешь, что мы, руководящие работники, должны поддерживать свои умственные способности? У нас же особенная работа, организационная!

      – А в детском саду икру дают?

      – Не знаю. Там молоко дают.

      – Ну и погряз ты, Корнелий, не ожидал я от тебя.

      – А чем ты лучше?

      – Я светлое будущее строю.

      – Я тоже. Под водительством товарища Пупыкина. А ты под чьим водительством?

      – Дурак ты, Корнелий. У нас водительство демократическое.

      – У нас тоже.

      – Не путай демократию с круговой порукой.

      Второй Корнелий начал натягивать брюки. Разговор с двойником его встревожил и даже разозлил.

      – Может, у вас и демократия, – сказал он. – Только твоей заслуги в том нет. Не прижали тебя, вот и гордый. А попал бы на мое место, куда бы делся? Некоторые сопротивлялись. Что это им дало? Что это дало народу? Где Стендаль? Где Ксения? Где Минц? Где Ванда?

      – Где?

      – В разных местах. Наш народ еще не дорос до демократии. Нам твердая рука нужна. Хорошо служишь – тебя ценят.

      – Как ценят, не знаю, но сейчас будут разбирать твое персональное дело.

      – Чего? – Двойник сжался, как от удара в живот.

      – Не чевокай, а слушай. Меня утром на шоссе видели, что я картошку собирал. Решили, что это ты.

      – А зачем ты картошку собирал?

      – Зиночке Сочкиной помочь хотел. Она ее в город несла.

      – Это же преступление! Картошка по талонам, а она ее с поля украла!

      – Помочь человеку, учти, это никогда не преступление. Потом я в магазине хотел купить лососины…

      – Откуда лососина в магазине? Что за глупость?

      – Я и говорю, что нет лососины в магазине. Так что эту глупость тебе припишут. Потом я на этой площади сказал, что Пупыкин уже помер…

      – Я тебя убью! Ты меня погубить вздумал?

      – Откуда я знал, что у вас такие порядки? Но главное то, что я на вашем активе Оболенскому про его моральный уровень сообщил.

      – Ну кто тебя просил! Оболенский же пупыкинский друг!

      – А никто меня не просил, кроме чувства собственного достоинства. Честь твою защищал.

      – Что ты понимаешь в чести!

      – А ты?

      – Я-то понимаю. Честь – это дисциплина.

      – Вот именно. В этом у нас расхождение. Так пойдешь на свою казнь или смоемся, пока не поздно?

      – Я все объясню. Василий Парфенович меня простит.

      – Ты