Космический десант (сборник). Кир Булычев

на множество колонн, над каждым рядом колонн – портики с одинаковыми фигурами. На крышах зданий также стоят статуи. Все здания при этом украшены финтифлюшками и похожи на торты, сделанные к юбилею древнегреческой церкви.

      «Как же пройдет у них эта магистраль? – лихорадочно старался представить Удалов. – Видно, от всего центра ничего не останется».

      Конечно же – вот она, центральная площадь, вот он, выросший вдесятеро, напоминающий одновременно египетскую пирамиду и китайскую пагоду Гордом. Вот она – десятиэтажная статуя в центре… Уже с головой, с портфелем… Статуя самого Пупыкина!

      Удалов говорил себе: «Только не смеяться! Только не улыбаться. Все это меня не касается, а засмеюсь – накажут двойника».

      – Мы с вами шествуем, – донесся до обалдевшего Удалова голос архитектора Оболенского, – мимо городского театра. Здание его, прекрасное, выдержанное в стиле гуслярского социалистического ампир-барокко, встанет на месте устаревшей развалюхи, которая была построена космополитически настроенными купцами…

      «Молчи, Корнелий, – повторял про себя Удалов, – молчи, крепись…»

      Но язык его предал.

      Язык сам по себе сказал:

      – В старом театре лучшая в мире акустика. Сюда симфонические оркестры приезжают.

      Оболенский поперхнулся.

      – Вы что хотите сказать, Корнелий Иванович, – мягко спросил он, – наш новый театр хуже старого?

      Что здесь поднялось! Как все накинулись на Удалова! Он оказался ретроградом, отсталым элементом и, уж конечно, чьим-то наймитом. Слово «наймит» носилось по воздуху и било наотмашь Удалова.

      Но язык Удалова – о враг его! – не выдержал снова и, выискав паузу в хоре осуждения, крикнул:

      – Это бред, а не проект!

      – Что? Он ставит под сомнение мою компетентность?

      Оболенский так растерялся, что обернулся за поддержкой к Пупыкину. А Пупыкин молча покручивал ус, ждал, хотел, видно, чтобы Удалов окончательно высказался.

      – Меньше по чужим женам бегать надо! – крикнул неуправляемый Удалов. – Лучше бы архитектуре учился!

      Тут и у Оболенского нервы не выдержали.

      В наступившей роковой тишине он закричал в ответ:

      – Она меня любит! У нас любовь! Ты ее недостоин!

      – Поговорили? – раздался громовой голос.

      Удалов взглянул на Пупыкина и понял, что говорит тот в мегафон – достал откуда-то трубу раструбом. Видно, берег для особых случаев.

      – Поговорили – и хватит! Всем сидеть!

      Все сели. И замолчали.

      – Оболенский, сядь. С тобой все ясно, старый козел. Заключительное слово по данному вопросу имеет товарищ Слабенко. После этого перерыв. После перерыва обсуждение персонального дела бывшего директора стройконторы, бывшего члена городского президиума, бывшего, не побоюсь этого слова, моего друга, Корнелия Удалова.

      И так всем стало страшно, что даже твердокаменный Слабенко не сразу смог начать свою речь. Он отпил воды из графина, стоявшего перед ним, и руки его дрожали.

      А от Удалова не только все отодвинулись,