Сочинения. Борис Савинков

15-го, в день своих именин, он поедет в театр. Мы убьем его на дороге.

      10 июля

      Из Петербурга снова приехал Андрей Петрович. Я вижу его лимонного цвета лицо, седую бородку клином. Он в смущении мешает ложечкой чай.

      – Читали, Жорж, разогнали Думу?

      – Читал.

      – Да-а… Вот вам и конституция… На нем черный галстук, старомодный грязный сюртук. Грошовая сигара в зубах.

      – Жорж, как дела?

      – Какие дела?

      – Да вот… насчет генерал-губернатора.

      – Дела идут по-хорошему.

      – Что-то уж очень долго… Теперь бы вот… Самое время…

      – Если долго, Андрей Петрович, – поторопитесь.

      Он сконфузился, – барабанит пальцами по столу.

      – Слушайте, Жорж.

      – Ну?

      – Комитет постановил усилить террор.

      – Ну?

      – Я говорю: решено ввиду разгона Думы усилить террор.

      Я молчу. Мы сидим в грязном трактире «Прогресс». Хрипло гудит машина. В синем дыму белеют фартуки половых.

      Андрей Петрович ласково говорит:

      – Скажите, Жорж, вы довольны?

      – Чем доволен, Андрей Петрович?

      – Да вот… усилением.

      – Чего?

      – Боже мой… Я же вам говорю: усилением террора.

      Он искренно рад сделать мне удовольствие. Я смеюсь:

      – Усилением террора? Что же? Дай Бог.

      – А вы что думаете об этом?

      – Я? Ничего.

      – Как ничего? Я встаю.

      – Я, Андрей Петрович, рад решению комитета, но усиливать террор не берусь.

      – Но почему же, Жорж? Почему?

      – Попробуйте сами.

      Он в изумлении разводит руками. У него сухие желтые руки и пальцы прокопчены табаком.

      – Жорж:, вы смеетесь?

      – Нет, не смеюсь.

      Я ухожу. Он наверное долго еще сидит за стаканом чая, решает вопрос: не смеялся ли я над ним и не обидел ли он меня. А я опять говорю себе: бедный старик, бедный взрослый ребенок.

      11 июля

      Ваня и Федор уже в Москве. Я подробно условился с ними. План остается тот же. Через три дня, 15 июля, генерал-губернатор поедет в Большой театр.

      Чистый сбор со спектакля поступит в пользу комиссии о раненых воинах. Он не может не быть в театре.

      В 7 часов Эрна отдаст мне снаряды. Она приготовит их в гостинице, у себя. У ней в комнате готовые оболочки и динамит. Она высушит на горелке ртуть, запаяет стеклянные трубки, вставит запал. Она работает хорошо. Я не боюсь случайного взрыва.

      В 8 часов я раздам снаряды. Ваня станет у Спасских ворот, Федор – у Троицких, Генрих – у Боровичьих. За нами теперь не следят. Я в этом уверен.

      Значит, нам дана власть: острый меч.

      На моем столе букет чахлой сирени. Зеленые листья поникли, бледно-лиловые кудри увяли. Я ищу в увядших цветках пять листиков, – счастье. И я рад, когда нахожу его, ибо дерзким удача.

      14 июля

      Я помню: я был на севере, за полярным кругом, в норвежском рыбачьем поселке. Ни дерева, ни куста, ни даже травы. Голые