Дочь Клеопатры. Мишель Моран

лошадь издохла.

      – Тогда для чего здесь военные?

      Воротился Марцелл, и вид у него был самый мрачный.

      – Можете сойти, размяться на свежем воздухе. Мы еще долго не тронемся с места.

      Протянув руку, он помог нам с братом спуститься на землю и объяснил:

      – В городе начался какой-то мятеж.

      – И что, теперь туда никого не пускают? – воскликнул Александр.

      – Пускать-то пускают… – Марцелл беспокойно провел рукой по волосам. – Но соваться за стены сейчас неразумно. Взбунтовались несколько тысяч рабов.

      Как только среди повозок пронесся слух о долгой задержке, повсюду захлопали дверцы и утомленные путешественники принялись неуклюже спрыгивать на мостовую. Мы приблизились к Октавиану, когда солдаты уже докладывали ему о случившемся. Агриппа и Юба стояли рядом и ловили каждое слово префекта, описывавшего обстановку в городе.

      – Многие из них – гладиаторы, которым удалось бежать с учебной арены. Восстание вспыхнуло рано утром, и с тех пор к мятежникам присоединились рабы.

      – Кто их возглавил? – пожелал знать Октавиан.

      – Никто. Люди столько лет прислушивались к… – Префект запнулся. – К воззваниям Красного Орла, что все и так взбудоражены… Впрочем, – поспешил он прибавить, – Цезарю не о чем волноваться. Мятеж непременно будет подавлен еще до заката.

      Закончив доклад, префект остался стоять навытяжку. Октавиан повернулся к Марцеллу.

      – Шестнадцать дней назад, когда ты уезжал из Рима, в городе ощущалось какое-нибудь волнение?

      – Никакого, – поклялся тот. – На улицах было тихо.

      – Думаю, это все из-за Красного Орла, – прорычал Агриппа. – Попадись он только нам в руки…

      – …немедленно будет распят, – закончил Цезарь. – Даже если он и не возглавил мятежников, его воззвания вскормят нам нового Спартака. Не будем забывать, – мрачно прибавил он, – что треть горожан – рабы.

      – Кто это – Спартак? – шепотом полюбопытствовал Александр.

      – Тоже раб, – еле слышно ответил Марцелл. – Примерно полвека назад он поднял на бунт против Рима пятьдесят тысяч своих собратьев. Шесть тысяч из них потом были распяты. Красс не велел снимать тела, и они еще много лет висели на крестах вдоль этой дороги.

      Октавиан, подняв глаза, всматривался в даль. Со стороны Сервиевой стены нам навстречу стремглав скакал верховой. Из-под копыт коня поднимались тучи пыли. Вот он замер как вкопанный, и солдат, быстро спешившись, приветствовал Цезаря.

      К моему изумлению, Октавиан улыбнулся.

      – Фиделий, – проговорил он, – расскажи нам, какие здесь новости.

      Юноша – судя по виду, не старше семнадцати-восемнадцати лет – с готовностью начал:

      – Убито уже больше тысячи рабов. Оставшиеся пытаются отыскать новых сторонников, но без успеха.

      – Пока без успеха, – возразил Октавиан.

      Фиделий покачал головой:

      – Цезарь, они заперты в городе. Ворота закрыты накрепко, и ваши люди убивают бунтовщиков сотнями.

      – Отлично. Легионеры понимают,