Неподобающая Мара Дайер. Мишель Ходкин

меня, и я выронила книгу. Не успела я к ней потянуться, как на ее обложку упала тень.

      – «Надобно быть художником и сумасшедшим, игралищем бесконечных скорбей, дабы узнать сразу маленького смертоносного демона в толпе обыкновенных детей, – сказал Ной; его британский акцент таял среди слов, голос был плавным и негромким. – Она стоит среди них, неузнанная и сама не чующая своей баснословной власти»[27].

      Я уставилась на него с раскрытым ртом, утратив дар речи. Я бы засмеялась – все-таки эта ситуация была довольно-таки нелепой. Но то, как он это сказал, то, как он на меня смотрел, было шокирующе интимным. Как будто ему были известны мои секреты. Как будто у меня не было от него секретов.

      Но прежде чем я смогла придумать ответ, Ной присел и поднял мою книгу.

      – «Лолита», – сказал он, перевернув ее обложкой вверх.

      Его взгляд скользнул по розовому ротику на обложке, потом он протянул книгу мне. Наши пальцы бегло соприкоснулись, и по кончикам моих пробежал теплый поток. Сердце мое заколотилось так громко, что Ной, наверное, услышал стук.

      – Итак, – сказал он, снова встретившись со мной глазами, – ты распутница, у которой проблемы с папочкой?

      Уголок его рта приподнялся в медленной, снисходительной улыбке.

      Мне захотелось ударить Ноя, чтобы стереть эту усмешку с его лица.

      – Что ж, ведь это ты процитировал книгу. И, между прочим, неправильно. Так кто после этого ты сам?

      Его полуулыбка превратилась в настоящую ухмылку:

      – О, я определенно распутник, у которого проблемы с папочкой.

      – Тогда, думаю, ты припер меня к стене.

      – Еще нет.

      – Король придурков, – пробормотала я себе под нос, двинувшись к следующему классу.

      Я не гордилась, что ругаюсь при совершенно незнакомом человеке. Но он первый начал.

      Ной пошел рядом со мной.

      – Ты имела в виду «король приколистов»?

      Судя по его виду, он развлекался.

      – Нет, – ответила я, на сей раз громче. – Я имела в виду «король придурков». Тот, кто коронован как придурок придурков, дурнее самого дурного придурка. Это самый верх иерархии придурков, – сказала я, как будто зачитала все это по словарю современных ругательств.

      – Думаю, ты приперла меня к стене.

      «Еще нет».

      Эти слова непрошеными возникли у меня в голове, и я нырнула в класс математики, подальше от Ноя, едва увидела нужную дверь.

      Я села в заднем ряду, надеясь спрятаться от взглядов наподобие тех, какие бросали на меня вчера, и потерялась в непонятном уроке. Я перегнула корешок «Лолиты» и спрятала ее в сумку. Вытащила миллиметровку, потом взяла карандаш. Потом заменила карандаш другим карандашом. Ной начинал в меня въедаться. В плохом смысле этого слова.

      Но потом Анна чопорно вошла в класс в сопровождении своего не столь уж маленького друга и отвлекла меня от этих мыслей. Пара шествовала, как подходящие друг к другу пороки. Анна перехватила мой взгляд, и я быстро

27

Владимир Набоков, «Лолита», полная цитата: «Надобно быть художником и сумасшедшим, игралищем бесконечных скорбей, с пузырьком горячего яда в корне тела и сверхсладострастным пламенем, вечно пылающим в чутком хребте (о, как приходится нам ежиться и хорониться!), дабы узнать сразу, по неизъяснимым приметам – по слегка кошачьему очерку скул, по тонкости и шелковистости членов и еще по другим признакам, перечислить которые мне запрещают отчаяние, стыд, слезы нежности – маленького смертоносного демона в толпе обыкновенных детей: она-то, нимфетка, стоит среди них, неузнанная и сама не чующая своей баснословной власти».