Питомцы апокалипсиса. Григорий Володин

не повалил все тут.

      Я оглянулся на шеренгу черных костюмов и цветных платьев.

      Прилечу я к тебе или нет, я не знаю. Я не знаю что я знаю, а что не знаю. Знаю только: есть один лжец, и он всем тут заправляет. И он заберет тебя у меня.

      Поэтому ты прекратишь отмалчиваться. Иначе я порву твой чертов веер!

      Глава 6

      Только зубчики расчески коснулись волос Юли, моя инопланетная принцесса тут же упорхнула в другое измерение. Отражение ее головы в зеркале над раковиной передо мной закачалось, словно в медитации. Золотистые глаза потухли. Губы приоткрылись – словно две морские волны разбежались друг от друга. Махровое полотенце на ее груди едва поднималось и опускалось.

      Ничего, за шесть лет мы уж научились обходить ее джедайские штуки.

      Я отвел расческу от мягких волос, жизнь вмиг вернулась во взгляд Юли.

      – Еще, – слабо попросила она. Я молча обошел стул, с которого неприступная героиня моих снов смотрела на меня просящим взглядом. И кто теперь кого умоляет, злорадно подумал я, встав перед Юлей.

      Словно в раздумье повертел расческой – так же во сне она махала веером перед моим носом.

      Но больше Юля не проронила ни слова, только вертикальные палочки-зрачки ее сузились до едва заметных полосок. Как у кошки перед прыжком.

      Я молчал. Она молчала. Молчал фабрикоид за дверью ванной. И рыбка, само собой, тоже молчала. Молчала вся наша общажная квартира, состоящая из ванной, Юлиной спальни и моей каморки-комнаты. Мир заткнулся.

      Конечно, первым сдался я. А как иначе? Все эти годы я прислуживал ей вовсе не из-за приставленного к ребрам ножа.

      Меня чуть инфаркт не торкает, стоит Юле занозу поймать. Вот и подходящее ей, только ей, бальное платье, все еще откапывал каждый день в холле «Диснейленда», переживал – вдруг не понравится моей инопланетной девочке, так волновался-волновался, что самого тошнит. Честно, хочется рвануть к унитазу и засунуть два пальца в рот. Чтобы наконец высвободится от розовых соплей, ванили, клубники, всей этой «струи любви» – пусть вместе с завтраком, кровью, сердцем, селезенкой…

      Спасибо «сыворотке», когда Юле некомфортно, мне чертовски больно. Когда ей больно – я, считай, при смерти.

      А тут я сам так напряг ее ранимую психику! Садист мерзкий!

      – Скоро мы расстанемся, – сказал я. – Сразу после танцев.

      – Расстанемся, – как эхо повторила Юля.

      – Как давно тебе сказали? Хотя и так ясно: намного раньше, чем мне. И тебя не посещала нестандартная идея поделиться со мной?

      – А Стас бы хотел?

      – Ни в коем случае! – бросил я. – Зачем мне знать такие глупости? Просто однажды зашел бы в твою пустую комнату, и сам бы все понял.

      Спина Юли вдруг ссутулилась. Полотенце чуть-чуть сползло с ее груди – совсем чуть-чуть, так, слегка, всего лишь настолько, чтобы кончик моего языка непроизвольно высунулся между губ, и я кусал его, не замечая.

      – Отец рассчитал время, когда рассказ не травмирует психику Стаса, – сказала моя хозяйка.

      – Ах, тогда ладно. Ведь твой отец