Настоящая любовь, или Жизнь как роман (сборник). Эдуард Тополь

он действительно ушел в армию. Неделю обивал пороги кабинетов военкомата, принес дюжину медицинских справок о здоровье, три характеристики из спортклуба «Динамо» и школы № 71, написал шесть заявлений и добился-таки своего – его взяли в армию на два месяца раньше срока.

      Печатные машины, вращая огромными металлическими барабанами, швыряли на конвейеры кипы свежей газеты. Вместе с этим потоком уходило время – день за днем, газета за газетой, номер за номером.

      В тот вечер я дежурил по очередной своей небольшой статье, которая стояла на третьей полосе, и сидел внизу, в типографии, в комнате, отгороженной от типографского шума стеклянной стеной. Комната была большая, залитая, как и вся типография, светом неоновых ламп, за столами трудились над своими полосами такие же, как я, дежурные сотрудники редакции. Мы отыскивали на сырых еще полосах последние ошибки, впопыхах меняли заголовки и т. д.

      Наконец без семи девять главный редактор подписал третью полосу в печать, мое дежурство закончилось. Я сказал своим коллегам привычное «до завтра» и пошел домой. Жил я тогда на квартире своего приятеля, уехавшего на полтора года в одну из южноафриканских стран в качестве корреспондента нашей газеты.

      От редакции до его дома было шесть остановок троллейбусом, но сначала я зашел в гастроном, запасся холостяцким ужином – сыром, колбасой, пачкой пельменей, бутылкой кефира и батоном белого хлеба. Потом поехал домой. Лифта в доме у моего приятеля не было, я поднялся на третий этаж пешком.

      На площадке третьего этажа перед дверью моей квартиры сидела на чемодане Соня. Прислонившись спиной к стене, она дремала – видимо, ждала меня давно.

      Я удивленно остановился.

      – Соня!

      Потом она с любопытством оглядывала квартиру. Тут было на что посмотреть – мой приятель не раз бывал в командировках за рубежом, особенно в Африке, и в доме у него было полным-полно африканских масок, статуэток из черного дерева, диковинных цветов в горшках и кадках. И еще были четыре клетки с глухонемыми попугаями, драчливыми канарейками и ярко-розово-синей птицей, название которой я никогда не мог запомнить. У ног Сони терся старый ангорский кот Сидор.

      – И надолго уехал хозяин? – спросила Соня.

      – На полтора года, – сказал я.

      – А когда он вернется, где ты будешь жить?

      – Ну, найду себе что-нибудь другое…

      – Но это, наверно, очень дорого. Сколько ты ему платишь?

      – Ничего не плачу. Обычную квартплату.

      – Врешь, – сказала Соня. – За такую квартиру…

      – Почему «врешь»? Они же не могли все это бросить. Цветы, птицы, Сидор, наконец… – ответил я несколько нервно.

      – А-а… – грустно протянула Соня. – Понятно. Ты тут поливаешь цветы…

      – А ты надолго приехала? – перевел я разговор. – Разве сейчас каникулы?

      – Я приехала насовсем, Петя. Я ушла от мужа.

      – Как это? Почему? – оторопел я.

      – Потому что он тупой. Тупой, понимаешь?

      – Но ведь он тебя любит, ты сама писала.

      – Мало ли что я писала! Я могу здесь пожить?

      – Конечно! О чем ты спрашиваешь?! Соня, но как же так?

      – Так,