Мания. 1. Магия, или Казенный сон. Евгений Кулькин

окно дядиной дачи.

      И тут ему повстречался человек с быстрым лицом.

      – Вы что-то меня спросили? – придвинул он к Конебрицкому свои близорукие, похожие на зелень аквариума глаза.

      – Нет! – ответил Костя и, увидев впереди хищно спутывающиеся ветви, расхотел идти на речку.

      Хотя ему явственно привиделся затканный муравой берег. Кто-то назвал ее русалочьей травой. И она действительно была дивной: мягкой и вместе с тем чуть резучей, как всякое счастье, в которое поверишь невзначай. И все же он поворотил назад. И, кажется, сделал шаг или два, когда что-то затмило его зрение. Неожиданно на место, на которое он пулился, упала тень. Он поднял глаза и, еще не осознав, что, собственно, произошло, попятился.

      Перед ним стоял Коська Прыга.

      4

      Георгий вернулся домой с таким ощущением, что ему не хочется, чтобы не только возраст, но и знания, опыт, который исподволь копился, не протирались бы далее. Нужно было бы, чтобы все остановилось немедля. Вот сейчас замерло, и все! Окаменело! Превратилось бы в твердь! Потому как именно в это время он почувствовал свое предназначение, понял, что управляем и ведом кем-то или чем-то извне. И грешно противиться тому, что неизбежно должно произойти.

      Как-то один старый коммунист рассказал, когда с ним подобное случилось, он положил под половик партийный билет и осенил себя крестным знамением.

      Такая же пресная, неинтересная уже тем, что она есть, жизнь в дальнейшем кощунственна и безнравственна. А приверженность к литературе не греховна. Ведь она дает право быть самим собой, не думать, что ты член массы, «винтик» или там «шурупчик» общества, который может быть покаран за разномыслие или еще за какое-то неэтакое качество жизни. Захотелось заиметь право жертвовать собой во имя того, что, надо надеяться, останется после нас.

      И именно на этом вот размышлении Прялин и был пойман на крючок телефонного звонка. К нему пробивался его старый знакомый, а может даже, и друг, хотя между ними пролегла бездна возрастной разницы.

      – Мне хотелось бы тебя повидать, – сказал Климент Варфоломеевич Деденев. – И как можно быстрее!

      Георгий заволновался. Этот обосновательный, неторопливый, рассудительный человек, к тому же член ЦК, депутат Верховного Совета СССР, не позволял себе роскоши пустой суетни.

      Значит, действительно что-то случилось такое, от чего нельзя устраниться своей всегдашней привычкой.

      Георгий выскочил на улицу, стал ловить такси. Машины как назло и при полном порожняке пролетали мимо.

      У ног прыщевато запузырилась лужа – пошел дождь. И Прялин ругнул себя, что не взял зонта, хотя отлично видел, какая за окном погода.

      Да и оделся он, как считал, далеко неподобающим встрече образом. Увидел, что посвежее других была цветная, этакая стиляжная рубаха, вот ее и напялил. А Деденев одет всегда одинаково – в чуть кремовые сорочки и – вот что у него сроду пребывает в разности – разномастные галстуки. Георгию даже порой казалось, что каждый из этих, как Климент Варфоломеевич звал, «человечьих