Руины Арха 3. Бродяга. Олег Геннадьевич Фомин

испаноподобном языке одни и те же фразы. Наверняка среди них «Не подходите!», «Где я?!», «Кто вы такие?!» и тэдэ.

      Страх есть, значит, не совсем безумна.

      – Странная ты, – говорит Принц Ксаре, – то тебе дела нет, мол, пройдем мимо, то защищаешь от похабных шуточек. Нелогично. Мне нравится.

      Девочка повторяет иностранные фразы, паника не гаснет, наоборот, проблески ярости, инстинкт загнанной крысы, того гляди – кинется с трезубцем на одного из нас.

      Я подошел ближе всех, трезубцу не хватает чуть-чуть, чтобы пырнуть. Опустился на колено, ладони вверх, будто сдаюсь.

      Мулатку трясет, она скалится.

      – Онде эста опай…

      Эту фразу повторяет чаще других.

      – Эли фо комиго! Онде эста опай?

      Черт… Обычно такое делал за меня маленький друг Борис, но придется без него. Понятия не имею, как, но придется.

      Я сосредоточился.

      – Онде эста опай? – повторила мулатка.

      – Да, милая, повторяй…

      – Онде эста опай?!

      Представляю, как погружаюсь в ее мозг. В темно-синее призрачное болото. Представляю, как смотрю на себя ее глазами, держу перед собой трезубец, во мне тот же страх, что и в ней, и повторяю…

      – Онде эста опай…

      Ярость девочки дала трещину, лицо исказилось, по щеке потекла слеза.

      – Э тено медо… Онде эста опай?..

      Бедный ребенок.

      – Где папа?

      Я вздрогнул. Это сказала она. По-русски!

      – Он же был со мной! Где папа?!

      Моя голова разболелась – признак того, что и впрямь получилось.

      Трезубец начал опускаться.

      – Где папа?..

      – Папа далеко, – ответил я как можно мягче.

      Девочка замерла, на лице застыли ужас и неверие.

      Трезубец упал, и ладошки спрятали лицо, плечи затряслись, колени к подбородку, девочка словно закуклилась.

      – Тише, – продолжаю в том же духе, – не бойся. Посмотри на меня.

      Не сразу, но из-за ладоней показались глаза.

      Медленно опускаю руки.

      – Что помнишь последнее?

      Девочка сглотнула.

      – Вечеринка… Я выпила. Первый раз в жизни. Голова закружилась, начало тошнить. Хотела уйти, а парни не пускали, сказали, это нормально. Но приехал папа и забрал. Он полицейский. Привез домой, уложил на диван и накрыл пледом.

      Лицо девочки снова исказилось.

      – Где я?

      Я потер пальцами лоб. Ощущение, будто тоже выпил первый раз в жизни. Ментальный перевод без помощи Бориса – то еще удовольствие.

      – Это алкоголь. У тебя на него аллергия, ты впала в кому. Очень глубокий сон. Люди оказываются здесь, когда впадают в кому. Ты все еще на диване. Или в больнице, под присмотром врачей, отец, наверное, держит за руку.

      Сообщать девочке, что она непонятно как попала хрен знает куда, в место, откуда нет выхода, не время. Да и кто сказал, что версия про кому не имеет право быть? Между прочим, даже есть культ, который проповедует эту идею. Все лучше, чем «мы сдохли и попали в ад».

      Мулатка отвлеклась, озирается несмело.

      – Это сон?

      Я кивнул.

      – Общий