Сбежавший нотариус. Эжен Шаветт

комедия, – ответил маркиз. – Она испытывает потребность помучить меня. И доказательством может служить то, что она никогда не бывает больна, пока я дома. Она хотела бы всегда держать меня возле себя, как собачонку, и для достижения своей цели придумала такое средство.

      Маркиз вздохнул, а затем прибавил убежденным тоном:

      – Она слишком сильно меня любит, эта добрая женщина.

      Затем с насмешкой продолжил:

      – Сегодня она посылала за доктором, однако недомогание не помешало ей написать пачку писем, привезенных кучером на станцию, потому что оттуда они уйдут по назначению быстрее, чем из сельского ящика. Угадай, кому были адресованы эти письма? Белошвейке, портнихе, модистке. Видишь: болезнь была не настолько сильна, чтобы преодолеть кокетство.

      С этими словами Монжёз с торжествующим видом откинулся на спинку сиденья.

      – Меня не заставишь верить всякому вздору, – прибавил он. – Я не так легковерен, как был прежде… Нужно быть очень хитрым, чтобы надуть меня.

      «Отвесить бы ему оплеуху!» – подумал Либуа, возмущенный непроходимым самодовольством Монжёза.

      Между тем вслух он сказал, пожав плечами:

      – На твоем месте, маркиз, я был бы более осмотрителен.

      – О чем ты?

      – Ты уверен, что твоя жена притворяется больной, не правда ли?

      – У Лоры железное здоровье, повторяю тебе. Она разыгрывает эту комедию лишь для того, чтобы удержать меня подле себя.

      – Потому я и говорю, что на твоем месте надо быть осторожнее, – серьезно сказал Либуа.

      – Почему же?

      – Потому что за обожанием маркизы кроется ревность к тебе, которую породили твои частые поездки в Париж.

      – Но моя жена отлично знает, что я езжу по делам о наследстве ее отца, – ответил Монжёз.

      Живописец опять покачал головой.

      – Да, – отозвался он, – однако ревность не поддается здравому смыслу.

      Намереваясь вызвать маркиза на откровенность и заставить его заговорить о светловолосой наяде с пышными формами, Либуа невозмутимо продолжал:

      – Но скажи, пожалуйста, между нами, неужели ты никогда, решительно никогда во время своих поездок в Париж не давал жене повода к ревности? Не бойся, будь откровенен.

      Монжёз, как павлин, расправил свои перья и самодовольным тоном произнес:

      – Время от времени мне приходилось срывать мирты, – сознался он.

      Либуа понял, что допытываться о Венере еще рано, а потому держался той же темы:

      – Так как ревность маркизы возникла не без оснований, то я прав, говоря, что тебе стоит быть поосторожнее.

      – Да почему же?

      – А вдруг маркизе вздумается тоже сорвать мирты в отместку тебе!

      – Или, прямо говоря, завести любовника? – спросил маркиз.

      – Именно.

      При этом ответе Монжёз затрясся от смеха и, задыхаясь, пробормотал:

      – О! На этот счет я спокоен… и по весьма уважительной причине… по причине, которая служит оправданием моей