Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа. Валентин Лавров

замер, прикрыл глаза ладонью, словно что-то вспоминая. В зале воцарилась гробовая тишина. И вдруг откинул движением головы рыжие волосы и важно произнес:

      – «Песня о царе». – Снова выдержал паузу и начал читать с площадной дерзостью:

      Наш царь – убожество слепое,

      Тюрьма и кнут, подсуд, расстрел,

      Царь висельник…

      Он трус, он чувствует с запинкой,

      Но будет, час расплаты ждет!

      Ты был ничтожный человек!

      Царь губошлепствует…

      О мерзость мерзостей! Распад, зловонье гноя,

      Нарыв уже напух и, пухлый, ждет ножа.

      Некоторые из гостей восторженно закричали:

      – Бис! Браво!

      Выделялся голос Книппер:

      – Какая смелость! Константин Дмитриевич – вы наш герой!

      Бальмонт низко поклонился.

      Соколов, ни слова не говоря, прошел к балконным дверям, повернул бронзовую ручку замка, открыл обе высокие половинки. Ворвались клубы морозного воздуха. Все невольно отпрянули в глубь залы.

      Соколов подошел к поэтам, с оторопью взиравшим на атлета. Он вдруг схватил поэтов за шиворот, оторвал от пола и понес на балкон.

      Поэты болтали ногами, размахивали руками, пытаясь вырваться из железных клещей Соколова. Бальмонт зарычал:

      – Да как вы смеете? Я пренебрегаю вашей дерзостью, отпустите немедленно!..

      Из залы раздались крики ужаса:

      – Не бросайте их вниз, граф! Разобьются!..

      Соколов цыкнул на защитников, путавшихся под ногами, и швырнул несчастных крикунов на балконный пол, засыпанный снегом.

      – Не выйдете, пока насмерть не замерзнете! – Наглухо закрыл обе створки дверей и встал возле, скрестив на груди руки и не позволяя вызволить поэтов, вывалявшихся в снегу и отчаянно стучавших в стекла. Сквозь двойную раму доносились жалобные голоса:

      – Сейчас же выпустите, не безобразничайте! Караул, по-мо-ги-те!

      Некоторые из гостей смеялись, другие, во главе с Книппер, возмущались и наседали на Соколова:

      – Граф! Как вы можете позволять себе такое! Что же это такое, знаменитые поэты замерзнут. На дворе лютый мороз! И с улицы народ видит, смеется…

      Соколов равнодушно отвечал:

      – Замерзнут, туда им и дорога.

      Книппер волновалась:

      – Но за такие проделки вас, граф, на каторгу упекут!

      – Не думаю! Я встал на защиту чести моего государя, и мне стыдно за тех, кто аплодировал гнусным стишкам.

      – У нас свободное государство, и каждый волен высказывать свои мысли.

      Соколов резонно возразил:

      – Если у нас уже есть свобода, так чего добиваются эти и подобные визгуны?

      За своей спиной Соколов услыхал звон разбитого стекла. Это Бальмонт так стукнул ладонью, что полетели осколки, а рука обагрилась кровью.

      Женечка жалобно простонала:

      – Милый Аполлинарий Николаевич! Не надо в моем доме устраивать скандалы. Пусть каждый говорит что хочет. Тем более поэты. Они вольны излагать свои фантазии…

      Соколов перебил:

      – Они вольны