В ночь большого прилива. Владислав Крапивин

Целыми днями. Но по утрам, сам того не желая, пытался собрать в памяти обрывки сновидений.

      Нет, Северо-Подольская крепость мне больше не снилась. Снился залив под желтым закатом и зализанный ветрами песчаный плоский берег. На берегу стояли каменные арки, а под ними висели сигнальные колокола – разных размеров. Заметно было, что колокола заброшены: у многих не было языков. Из песка торчали высокие травинки, и ветер пригибал их.

      Еще я видел солнечные, но совершенно пустые улицы незнакомого города. А еще – внутренность круглых крепостных башен. По вогнутым стенам вились полуразбитые каменные лестницы. В узкие окна били пыльные полуденные лучи. Из поржавевших железных скоб срывались и падали погасшие факелы.

      …Тех двоих я ни разу больше не видел. Но на берегу, на пустых улицах, на стертых ступенях лестниц я чувствовал: они только что были здесь. Я даже пытался найти, догнать их. И знал, что еще чуть-чуть – и догоню. Но не мог. И было очень горько. Я в этих снах был мальчишкой и не стеснялся плакать…

      Нелепо тосковать по людям, которых никогда не было, которые однажды просто приснились. Но я тосковал по Валерке и Братику.

      И ведь никому не расскажешь! Разве что Володьке… Но Володька – он разный. Иногда ласковый, тихий и все понимает. А иногда вдруг станет вредным таким и насмешливым. И не поймешь отчего…

      И все же Володька был единственным человеком, который меня мог бы понять.

      2

      Мы с ним познакомились три года назад.

      Я перепечатывал на машинке статью для журнала “Театральная жизнь”. Печатал я тогда плохо, работа надоела, я лениво давил на клавиши. В это время постучали.

      Я неласково сказал: “Войдите”.

      На пороге возникло лохматое, но симпатичное существо ростом чуть повыше спинки стула. С тонкой шеей, оттопыренными ушами и глазищами цвета густого чая. Одето оно было в мальчишечью школьную форму, крайне для него большую.

      – Это вы все время тюкаете? – строго спросил гость.

      – Что значит “тюкаете”? – слегка обиделся я.

      Не отводя внимательного взгляда, мальчишка объяснил:

      – Я внизу живу. А наверху каждый день: “тюк” да “тюк”, “тюк” да “тюк”. Будто клюет кто-то…

      – Это машинка стучит, – объяснил я. – Печатаю. Работа такая. А что, мешаю?

      – Да нет, тюкайте, – великодушно разрешил гость и добавил: – Просто интересно. А вы кем работаете?

      – Я зав. литературной частью. Проще говоря, литературный директор.

      Что-то вроде уважения мелькнуло у мальчишки в глазах. Он попытался незаметно подтянуть штаны и спросил:

      – В какой школе?

      – Почему в школе…

      – В нашей школе исторический директор, – объяснил гость. – Он пятиклассников истории учит. У Витьки – ботаническая директорша. А вы в какой школе? Вы литературу преподаете?

      Слово “преподаете” он произнес с солидностью человека, уже посвященного в премудрости школьной жизни.

      Я сообщил, что работаю не в школе, а в Театре юного зрителя, отвечаю за то, как написаны пьесы.

      – У-у… – сказал он. – А я думал, что в театре все люди артисты.

      Я терпеливо объяснил,