Гарики на все времена. Том 1. Игорь Губерман

всегда с готовностью и радостью

      отзовусь на голос невозможного.

      392

      Не соблазняясь жирным кусом,

      любым распахнут заблуждениям,

      в несчастья дни я жил со вкусом,

      а в дни покоя – с наслаждением.

      393

      Я снизил бытие свое до быта,

      я весь теперь в земной моей судьбе,

      и прошлое настолько мной забыто,

      что крылья раздражают при ходьбе.

      394

      Я, по счастью, родился таким,

      и устройство мое – дефективно:

      мне забавно, где страшно другим,

      и смешно даже то, что противно.

      395

      Мне очень крепко повезло:

      в любой тюрьме, куда ни деньте,

      мое пустое ремесло

      нужды не знает в инструменте.

      396

      Мне кажется, она уже близка —

      расплата для застрявших здесь, как дома:

      всех мучает неясности тоска,

      а ясность не бывает без погрома.

      397

      Когда в душе тревога, даже стены,

      в которых ты укрылся осторожно,

      становятся пластинами антенны,

      сигналящей, что все кругом тревожно.

      398

      Настолько я из разных лоскутков

      пошит нехорошо и окаянно,

      что несколько душевных закутков

      другим противоречат постоянно.

      399

      Откуда ты, вечерняя тоска?

      Совсем еще не так уже я стар.

      Но в скрежете гармонию искал

      и сам себя с собой мирить устал.

      400

      Я вернулся другим – это знает жена,

      что-то прочно во мне заторможено,

      часть былого меня тем огнем сожжена,

      часть другая – тем льдом обморожена.

      401

      Порядка мы жаждем! Как формы для теста.

      И скоро мясной мускулистый мессия

      для миссии этой заступит на место,

      и снова, как встарь, присмиреет Россия.

      402

      Когда уходил я, приятель по нарам,

      угрюмый охотник, таежный медведь:

      – Послушай, – сказал мне, – сидел ты не даром,

      не так одиноко мне было сидеть.

      403

      Всех, кто встретился мне на этапах

      (были всякие – чаще с надломом),

      отличал специфический запах —

      дух тюрьмы, становящейся домом.

      404

      На солнце снег лучится голубой,

      и странно растревожен сонный разум,

      я словно виноват перед тобой,

      я словно, красота, тебе обязан.

      405

      Кочевник я. Про все, что вижу,

      незамедлительно пою,

      и даже говный прах не ниже

      высоких прав на песнь мою.

      406

      Когда я буду немощным и хворым,

      то смерть мою хотел бы встретить я

      с друзьями – за вином и разговором

      о бренности мирского бытия.

      407

      Мы бы не писали и не пели,

      все бы только ржало и мычало,

      если бы Россия с колыбели

      будущие песни различала.

      408

      Случайно мне вдруг попадается слово,

      другими