Гарики на все времена. Том 1. Игорь Губерман

покорной немоте ее тупой.

      373

      Кому судьбой дарована певучесть,

      кому слышна души прямая речь,

      те с легкостью несут любую участь,

      заботясь только музыку сберечь.

      374

      Клянусь я прошлогодним снегом,

      клянусь трухой гнилого пня,

      клянусь врагов моих ночлегом —

      тюрьма исправила меня.

      375

      Ломоть хлеба, глоток и затяжка,

      и опять нам беда не беда;

      ах, какая у власти промашка,

      что табак у нас есть и еда.

      376

      Я понял это на этапах

      среди отбросов, сора, шлаков:

      беды и боли горький запах

      везде и всюду одинаков.

      377

      Снова путь и железная музыка

      многорельсовых струн перегона,

      и глаза у меня – как у узника,

      что глядит за решетку вагона.

      378

      И тюрьмы, и тюрьмы – одна за другой,

      и в каждой – приют и прием,

      и крутится-вертится шар голубой,

      и тюрьмы, как язвы, на нем.

      379

      Веди меня, душевная сноровка,

      гори, моя тюремная звезда,

      от Бога мне дана командировка,

      я видеть и понять пришел сюда.

      380

      Я взвесил пристально и строго

      моей души материал:

      Господь мне дал довольно много,

      но часть я честно растерял,

      а часть усохла в небрежении,

      о чем я несколько грущу

      и в добродетельном служении

      остатки по ветру пущу.

      Минуют сроки заточения,

      свобода поезд мне подкатит,

      и я скажу: «Мое почтение!» —

      входя в пивную на закате.

      Подкинь, Господь, стакан и вилку,

      и хоть пошли опять в тюрьму,

      но тяжелее, чем бутылку,

      отныне я не подниму.

      381

      Загорск – Волоколамск – Ржев – Калуга —

      Рязань – Челябинск – Красноярск

      79–80 гг.

      В лагере я стихов не писал, там я писал прозу.

      СИБИРСКИЙ ДНЕВНИК

      часть первая

      Судьбы моей причудливое устье

      внезапно пролегло через тюрьму

      в глухое, как Герасим, захолустье,

      где я благополучен, как Муму.

      382

      Все это кончилось, ушло,

      исчезло, кануло и сплыло,

      а было так нехорошо,

      что хорошо, что это было.

      383

      Живя одиноко, как мудрости зуб,

      вкушаю покоя отраду:

      лавровый венок я отправил на суп,

      терновый – расплел на ограду.

      384

      Приемлю тяготы скитаний,

      ничуть не плачась и не ноя,

      но рад, что в чашу испытаний

      теперь могу подлить спиртное.

      385

      Все смоет дождь. Огонь очистит.

      Покроет снег. Сметут ветра.

      И сотни тысяч новых истин

      на месте умерших вчера

      386 взойдут надменно.

      С тех пор как я к земле приник,

      я не чешу перстом в затылке,

      я из дерьма сложил парник,

      чтоб