Еська. Михаил Першин

что показалось ему, будто впрямь конец пришёл. Однако жив ещё.

      – Эге, – Ебицкая Сила говорит. – Видать, Анфиска, на твою жопу весь мой дух ушёл. Вздремнуть надобно, силушки ебицой набраться. Да не радуйтесь: на сей раз всего на неделю засну, боле мне пока не надобно.

      Запер он Еську в чулан, а сам обратно на полати забрался.

      День Еська в чулане сидит, другой. Не ест, не пьёт. Анфиса за дверью плачет, убивается, а ничем помочь не может. Ключ-то Ебицкая Сила в кулаке зажал, да так стиснул – не разожмёшь.

      А Еська ей говорит:

      – Не убивайся, родная. А найди-ка ты лучше соломинку, пойди к Ебицкой Силе да осторожно в жопу-то ему вставь.

      Анфиса так и сделала.

      Неделя миновала. Ебицкая Сила с полатей поднялся, потянулся. После отпер чулан, сызнова Еську посреди двора ставит:

      – Прощайся, – говорит, – с жизнью своей беспутной.

      Да и присел, да и надулся. И тут-то весь его дух через соломинку как прыснет, он сам под небо взлетел, да и унёсся за горы. На саму дальню вершину, на ебицку высоту угодил.

      Анфиса-то хоть и обрадовалась, да и всплакнула. Бабье дело оно такое: какой ни был, а всё жаль супружника-то.

      Еську хотела было оставить у себя в мужьях, но он её поцаловал и так молвил:

      – Спасибо тебе, Анфисушка, за хлеб-соль да за ласку твою. Только зажился я тута, пора в путь. А ты себе муженька среди прохожих-проезжих сыщешь.

      Уж она его на прощанье ласкала, миловала:

      – Век тебя помнить буду, Есюшка.

      И пошёл он дале.

      КАК ЕСЬКА ЦАРЕВИЧЕМ НЕ СТАЛ

      Шёл-шёл Еська, да и добрёл до забора. В заборе ворота, в воротах стрелец стоит, пищаль в руке держит.

      – Проваливай отселева, – говорит стрелец Еське.

      – Постой, – Еська отвечает, – ты ж не знаешь, кто я таков, да за какой надобностью иду.

      – Стоять я и так стою. Только никакой тебе надобности в нашем царстве быть не могёт. Потому у нас всех парней навроде тебя велено хватать да во дворец царский весть.

      – Ну и веди!

      – Ох, парень, – стрелец вздыхает. – Вороча́лся б ты лучше, пока рубеж не переступил. А уж как переступишь – будь благонамерен – схвачу, не замешкаю.

      Еська, ясное дело, враз и переступил.

      Стал стрелец Еську во дворец вести. А по пути таку историю поведал.

      У царя ихнего дочка была. Нежелана Пантелевна. Царя тутошнего Пантелеем звали. А ей прозвание было Нежелана, потому как она никого не желала. А отец серчал. Ему, вишь, наследник надобен. Спервоначалу он дочку за германского королевича замуж выдал. Да не схотела она его. Сбежал королевич, портков не застегнув. Ладно, выдал её царь за персидского шахича. И его не схотела. И шахич – туда же, только пыль поднял чувяками своими. И велел тогда царь всех парней к нему весть, мол, кто сумеет царевну усластить да сдобрить, тому он её в жёны и отдаст, а в приданое – полцарства. А коли нет, то в темницу бросит.

      Пока это стрелец сказывал, дворец из-за поворота показался. Стрелец и молвит:

      – Чего-то в брюхе у меня бурчит-ворочается. Ты погодь здеся, а я отлучусь на малость.

      И шасть