Еська. Михаил Першин

плачет, слёзы хвостом утирает.

      – Чё это с тобой, Лисонька?

      – Иди своей дорогой, добрый человек.

      – Да ты скажи, не робей. Может, пособлю чем?

      – Нечем мне пособить. Живёт в нашем лесу мужичок. Сам с вершок, а залупа с горшок. Раньше-то он баб да девок ёб, которы в лес по грибы да по ягоды ходили. А как они ходить перестали, так за зверей взялся. Спервоначалу Зайчиху, а давеча меня поймал, да и отодрал почём зря. Коли встретишь его, поквитайся за меня, горемычную.

      – Ладно, Лисонька, поквитаюсь. А ты не горюй, слёзы зазря не лей.

      И дале пошёл. Идёт – видит: сидит под ёлкою Волчиха. Горько плачет, слёзы лапою утирает.

      – Чё это с тобой, Волчихушка?

      – Иди своей дорогой, добрый человек.

      – Да ты скажи, не робей. Может, пособлю чем?

      А сам-то уж и без словесов излишних чует, какая у ней печаль-кручина. Так и есть: сам с вершок, залупа обратно же размера невразмерного; раньше баб да девок то да сё, а нынче – иное-десятое. В обчем, как по писаному – всё Волчиха ему истолковала, чего он и без энтих слов знал преотлично. И обратно: коли встретишь, так поквитайся, мол, за меня.

      Еська и Волчихе те же слова сказал, что и прочим.

      Идёт он дале и сам про себя думает: на сей-то раз уж точно самого злодея повстречаю. Боле уж бы некого еть. Как не так!

      Вышел на поляну, а под дубом-то – Медведиха! Неужто и её осилил? В том-то и история, что и её!

      Чего Медведиха баяла, того мы с вами перетолковывать не станем, потому уж слово в слово энту песнь горестну знаем, а только выслушал её Еська, да и не стал утешать, а, насупротив того, тако слово молвил:

      – Ты, – говорит, – мне, Мишанюшка, сосёнку посмолистей завали.

      Это Медведихе плёвое дело. Навалилась и сосну повалила.

      – А ну-ка, – Еська кличет, – Волчихушка, обломай-ка все ветки с сучками.

      Волчиха из-за деревьев выскочила да вмиг все сучки обломала.

      – А теперь, Заюшка, очисть сосёнку от коры.

      Зайчиха прискакала да вмиг ствол добела обгрызла.

      Следом Лисица прибежала. Хвостом виляет, спрашивает:

      – Чего это ты меня в помогу не кличешь?

      – Погоди, – Еська в ответ. – Кликну и тебя.

      Достал ножик, да из сосны девку вырезал.

      – Вот и твой черёд пристал, – Лисице говорит. – Дай-ка мне клочок шёрстки своей рыжей.

      Взял шерсть, в смоле сосновой вымазал да промеж ног девке приладил. Поставил её посредь поляны, а сам за деревом укрылся. И звери попрятались.

      Час миновал, другой пошёл. Слышат: ветки затрещали. Идёт кто-то. И точно: из чащи мужичок выходит. Сам с вершок, а залупа с горшок. Увидал девку, остановился. Глаз с рыжего клочка не сводит. Потом как кинется, облапил её, да и прилип.

      Тут Медведиха из своего укрытия как выскочит, лапу занесла над ним. Пришибла бы, кабы её Еська не остановил.

      – Погоди, – говорит и к мужичку обращается: – Что ж ты, охальник, зверей лесных позоришь? Мало ль ты девок человечьих попортил?

      – Не казните меня. Выслушайте сперва историю мою. Зовут меня Милентием. Был я некогда красив та́к, что девки мимо пройти