РаЗтройство. Даниил Мунин

на полпути в ожидании некоего знамения. Н. взял под руку Вербу и сделал пригласительный жест рукой, мол, – «Пойдём, друг». Верба вдруг взорвался словами, несколько сбивчивыми, но связными:

      – А ведь знаешь, Н., я ведь думаю, что Есенин может и действительно видел этого Чёрного Человека! Ведь во всех людях он есть, с каждым говорит. Мне вот тоже кажется, что порой я чувствую его присутствие, хоть объяснить и не умею.

      – Ну это ты уже перегибаешь палку. Все люди, возможно, имеют своих демонов внутри, но знаешь, это так душа устроена, так природой заведено. Нет людей, конечно, святых, но и Чёрных людей не бывает, я так думаю.

      – Как же? А Христос? Хоть сам я и не верю, но совсем от него отказаться не могу, воспитание такое. Ведь он же светлый? Значит и тёмные, ну или по-есенински Чёрные, ведь и такие должны быть?

      – Да ерунда это всё, ты это уж брось.

      – А я думаю, что Чёрный всё-таки есть, и нам подсовывает мысли, – сказал Верба, как отрезал.

      Н. не стал спорить, лихорадочное состояние друга было налицо, да и материя разговора не подходила под обстановку. Серьёзный слишком разговор, а у Н. и силы как-то все ушли на представление. «Можно будет потом обсудить», – так рассуждал он, уже входя в парадную и поддерживая друга под руку.

      Дверь за ними затворилась. На улице продолжала царствовать зима, сумрак съедал видимость. В воздухе стояла такая плотная тишина, что сама была способна спугнуть своим присутствием любой звук. Тишина ощущалась, словно натянутая до предела струна, в любой момент готовая порваться. Блёкло освещающий улицу фонарь не выдержал. Свет задрожал, и в следующую секунду лампочка накаливания лопнула. Фонарь погас, стало совсем тихо и темно.

      ……………………………………………………………НАОБОРОТ……………………………………………………………………

      В действительности же этот эпизод происходил следующим образом:

      Той ночью по улице шли не двое – Верба и Н., но трое.

      Верба – на определённом этапе жизни моё alter ego. Меня же зовут Якоб, и я, собственно, пишу эти заметки.

      Вербой я назывался в тот неспокойный период своей жизни, когда с особым рвением отдавался в руки соблазнов мира, плывя по течению приходящих и уходящих мимолётных желаний. Тогда я пребывал в поисках всевозможных развлечений для пополнения жизненного опыта и даже не задумывался о последствиях.

      Н. – мой и, соответственно, Вербин друг. Ещё один парень – случайный знакомый Вербы. Он был из тех людей, которые прекрасно справляются с ролью сиюминутного собеседника, но не более того.

      Втроём они возвращались зимней ночью из бара, в котором все много выпили, из-за чего, в особенности у Вербы, мысли мгновенно превращались в слова. Говорили они всё, что приходило на ум без разбора.

      Верба ценил своего друга Н. и искренне считал его умнее себя, и потому стремился всем новым знакомым представить Н. в лучшем свете. Перед тем как Н. присоединился к их компании в баре, Верба уже успел рассказать своему знакомому, что Н. невероятно умён, и с ним есть о чём поговорить.

      В ту ночь, тем не менее, Н. не говорил Вербе, что он его лучший друг, и тем более не заговаривал о том, какой Верба странный и «двоякий». То, что Верба его лучший друг, Н. сообщил ему лишь однажды.