Двоевластие. Андрей Зарин

с верхушек дорогу. Сам же он, сойдя с коня, но не снимая доспехов, встретил восходящее солнце с мрачными думами и тоскою на сердце. Всюду мерещились ему то его Миша, то любимая жена. Мечется она, быть может, умирая, и в тоске кличет его, а он должен со светлым лицом оповестить царю великую радость. Видится ему Миша: тащат его лютые разбойники, каленым железом вынимают светлые глазки, бьется он в руках палачей, зовет своим голоском тятю, а его тятя должен со светлым лицом оповестить царю великую радость.

      – Горе мне, горе! – закричал не своим голосом князь и в отчаянии упал в траву ничком.

      Антон, видя отчаяние своего господина, перекрестился и вздохнув, сказал:

      – Не коснусь волос своих, пока не объявится молодой князюшка!

      Этот обет несколько утешил его волнение. Вдруг он увидел мчавшихся к ним трех всадников.

      – Едут, едут! – кричали они, показываясь в облаках пыли.

      Антон подошел к князю и тихо позвал его. Теряев поднял голову, и лицо его выражало полное недоумение, словно он только что проснулся.

      – Едут! – сказал Антон господину.

      Князь тотчас вскочил на ноги и быстро оправился.

      – Коня!

      И кони помчались, гремя доспехами, в Москву.

      Толпы народа уже запрудили улицы. Князь со своим отрядом домчался до Кремля и сошел с коня.

      На площади, от царского терема, от Красного крыльца Трубецкой двумя шпалерами ставил стрельцов в зеленых кафтанах с алебардами в руках. Увидев князя, он кивнул ему.

      – Едут, – ответил Теряев и вошел в теремные ворота.

      Во дворце шла суета. Окольничие, бояре, думные, стольные, кравчие – все, кто знатнее и местом выше, толпились в царских покоях, готовясь к выходу. В длинных парчовых кафтанах с воротами, подпиравшими их стриженные в скобку затылки, с длинными бородами, в высоких шапках, они важно ходили и стояли, не будучи в силах сделать ни одного свободного движения. Увидев князя, они окружили его.

      Князь поднял руку и сказал:

      – До царя – батюшки. Где царь?

      – В молельной! – ответили все хором, а боярин Стрешнев прибавил:

      – Сейчас из Вознесенского прибыл, у матушки – царицы – дай ей Бог многая лета здравствовать! – благословение принял.

      В это время к Теряеву подошел окольничий Борис Михайлович Салтыков:

      – Государь – батюшка в беспокойстве.

      – Иду! – ответил князь.

      Царь Михаил Федорович, окруженный слугами, перешел из молельни в свой покой и оканчивал свое одевание. Князь вошел и опустился на колени.

      – Государь, твой батюшка – да продлит Бог его жизнь – на три часа времени пути от Москвы, – сказал он и, ударившись лбом об пол, поднялся на ноги.

      Царь милостиво кивнул ему головою.

      – Спасибо на доброй вести, князь! Жалуем тебя в свои окольничие!

      Салтыковы нервно дернулись на своих местах.

      Теряев снова стал на колени и стукнулся лбом в землю, сказав при этом:

      – Жалуешь не по заслугам убогого раба своего!

      – А