Дело Артамоновых. Максим Горький

Пётр Ильич, что ты – опозорить хочешь меня и дочь мою? Ведь утро наступает, скоро будить вас придут, надо девичью рубаху людям показать, чтобы видели: дочь моя – честная!

      Говоря, она одною рукой держала Пётра за плечо, а другой отталкивала его, возмущённо спрашивая:

      – Что ж это? Силы нет, охоты нет? Не пугай ты меня, не молчи…

      Пётр глухо сказал:

      – Жалко её. Боязно.

      Он не видел лица тёщи, но ему послышалось, что женщина коротко засмеялась.

      – Нет, ты иди-ка, иди, делай своё мужское дело! Христофору-мученику помолись. Иди. Дай – поцелую…

      Крепко обняв его за шею, дохнув тёплым запахом вина, она поцеловала его сладкими, липкими губами, он, не успев ответить на поцелуй, громко чмокнул воздух. Войдя в светёлку, заперев за собою дверь, он решительно протянул руки, девушка подалась вперёд, вошла в кольцо его рук, говоря дрожащим голосом:

      – Выпимши она немножко…

      Пётр ожидал других слов. Пятясь к постели, он бормотал:

      – Не бойся. Я – некрасивый, а – добрый…

      Прижимаясь к нему все плотнее, она шепнула:

      – Ноженьки не держат…

      …Пировать в Дрёмове любили; свадьба растянулась на пять суток; колобродили с утра до полуночи, толпою расхаживая по улицам из дома в дом, кружась в хмельном чаду. Особенно обилен и хвастлив пир устроили Барские, но Алексей побил их сына за то, что тот обидел чем-то подростка Ольгу Орлову. Когда отец и мать Барские пожаловались Артамонову на Алексея, он удивился:

      – Где ж это видано, чтоб парни не дрались?

      Он торовато одарял девиц лентами и гостинцами, парней – деньгами, насмерть поил отцов и матерей, всех обнимал, встряхивал:

      – Эх, люди! Живём али нет?

      Вёл он себя буйно, пил много, точно огонь заливая внутри себя, пил не пьянея и заметно похудел в эти дни. От Ульяны Баймаковой держался в стороне, но дети его заметили, что он посматривает на неё требовательно, гневно. Он очень хвастался силой своей, тянулся на палке с гарнизонными солдатами, поборол пожарного и троих каменщиков, после этого к нему подошёл землекоп Тихон Вялов и не предложил, а потребовал:

      – Теперь со мной.

      Артамонов, удивлённый его тоном, обвёл взглядом коренастое тело землекопа.

      – А ты – кто такое: силён или хвастлив?

      – Не знаю, – серьёзно ответил тот.

      Схватив друг друга за кушаки, они долго топтались на одном месте. Илья смотрел через плечо Вялова на женщин, бесстыдно подмигивая им. Он был выше землекопа, но тоньше и несколько складнее его. Вялов, упираясь плечом в грудь ему, пытался приподнять соперника и перебросить через себя. Илья, понимая это, вскрикивал:

      – Не хитёр ты, брат, не хитёр!

      И вдруг, ухнув, сам перебросил Тихона через голову свою с такой силой, что тот, ударом о землю, отбил себе ноги. Сидя на траве, стирая пот с лица, землекоп сконфуженно молвил:

      – Силён.

      – Видим, – ответили ему насмешливо.

      – Здоров, – повторил Вялов.

      Илья протянул ему руку.

      – Вставай!

      Не приняв руки, землекоп попытался