Дело Артамоновых. Максим Горький

Артамонов тихонько проходит во двор, вот он в тёмном амбаре, из угла его встречает опасливый шёпот:

      – Незаметно прошёл?

      Сбрасывая одежду, он сердито ворчит:

      – Досада это мне, – прятаться! Мальчишка я, что ли?

      – А не заводи полюбовницу.

      – Рад бы не завёл, да господь навёл.

      – Ой, что ты говоришь, еретик! Мы с тобой против бога идём…

      – Ну, ладно! Это – после. Эх, Ульяна, люди тут у вас…

      – А ты – полно, не скучай, – шепчет женщина и долго, с яростной жадностью, утешает его ласками, а отдохнув, подробно рассказывает о людях: кого надо бояться, кто умён, кто бесчестен, у кого лишние деньги есть.

      – Помялов с Воропоновым, зная, что тебе дров много нужно, хотят леса кругом скупить, прижать тебя.

      – Опоздали, князь леса мне запродал.

      Вокруг них, над ними непроницаемо чёрная тьма, они даже глаз друг друга не видят и говорят беззвучным шёпотом. Пахнет сеном, берёзовыми вениками, из погреба поднимается сыроватый, приятный холодок. Тяжёлая, точно из свинца литая, тишина облила городишко; иногда пробежит крыса, попищат мышата, да ежечасно на колокольне у Николы подбитый колокол бросает в тьму унылые, болезненно дрожащие звуки.

      – Экая ты дородная! – восхищается Артамонов, поглаживая горячее и пышное тело женщины. – Экая мощная! Что ж ты родила мало?

      – Кроме Натальи – двое было, слабенькие, померли.

      – Значит – муж был плох…

      – Не поверишь, – шепчет она, – я ведь до тебя и не знала, какова есть любовь. Бабы, подруги, бывало, рассказывают, а я – не верю, думаю: врут со стыда! Ведь, кроме стыда, я и не знала ничего от мужа-то, как на плаху ложилась на постель. Молюсь богу: заснул бы, не трогал бы! Хороший был человек, тихий, умный, а таланта на любовь бог ему не дал…

      Её рассказ и возбуждает и удивляет Артамонова, крепко поглаживая пышные груди её, он ворчит:

      – Вот как бывает, а я и не знал, думал: всякий мужик бабе сладок.

      Он чувствует себя сильнее и умнее рядом с этой женщиной, днём – всегда ровной, спокойной, разумной хозяйкой, которую город уважает за ум её и грамотность. Однажды, растроганный её девичьими ласками, он сказал:

      – Я понимаю, на что ты пошла. Зря мы детей женили, надо было мне с тобой обвенчаться…

      – Дети у тебя – хорошие, они и узнают про нас, – не беда, а вот если город узнает…

      Она вздрогнула всем телом.

      – Ну, ничего, – шепнул Илья.

      Как-то она полюбопытствовала:

      – Скажи-ка: вот – человека ты убил, не снится он тебе?

      Равнодушно почёсывая бороду, Илья ответил:

      – Нет, я крепко сплю, снов не вижу. Да и чему сниться? Я и не видал, каков он. Ударили меня, я едва на ногах устоял, треснул кого-то кистенём по башке, потом – другого, а третий убежал.

      Вздохнув, он с обидой проворчал:

      – Наткнутся на тебя дураки, а ты за них отвечай богу…

      Несколько минут лежали молча.

      – Задремал?

      – Нет.

      – Иди, светать