Взбаламученное море. Алексей Писемский

этом, почесав в затылке, проговорили: – «Это уж, брат, видно, по-настоящему, по-военному!», а сам наказанный ничего не объяснял, а только слезливо моргал носом.

      Очень довольная всем этим, Биби начала говорить про племянника:

      – Преумный и превнимательный… На что я, кажется, глазом посмотрю, и то он видит!

      Когда она постыдила Виктора, что как это он, такой большой, не умеет читать по-славянски, он сейчас же подучил и, уже довольно бойко разбирая титлы, стал по вечерам читать тетке, по ее указаниям, некоторые места из Четьи-минеи. Происходившие при этом сцены были довольно оригинального свойства: зеленая гостиная обыкновенно освещалась двумя сальными свечками; молодой офицер, с самым смиренным выражением, глядел, не поднимая глаз, в книгу и произносил:

      – И бы Афанасию страх велий!

      Биби при этом как-то порывисто нюхала табак и принималась торопливо распускать свое вязанье. Это означало, что она сильно была тронута.

      Дедушка-майор, тоже вывезенный на своих креслах слушать, начинал понемногу высовывать язык, а потом все больше и больше, и наконец вытягивал его почти что до половины.

      – Папенька, опять язык! – вскрикивала на него Биби.

      Старик сейчас же убирал орган слова в надлежащее место, но потом, через минуту, начинал его снова выпускать понемногу: зачем он это делал, никто у него допроситься не мог.

      «И приидоша к нему беси», – продолжал между тем Басардин, невольно улыбаясь. У него самого в это время были порядочные бесенята в голове.

      «Коли так все пойдет, так с тетки-то рублей пятьсот сорвать можно будет!» – думал он и продолжал читать: – «Отьидитие от меня, окаянные, рек Афанасий».

      «А Иродиадка все отвертывается!» – вертелось в это время в голове молодого человека, и голос его делался совершенно невнимателен.

      – Ну, будет, друг мой! – говорила Биби, думая, что он устал.

      Виктор закрывал книгу, осторожно подавая ее тетке и сам, усевшись смиренно в кресло, задумывался. В эти минуты его волновали самосильнейшие страсти: с некоторого времени он решительно не в состоянии был равнодушно видеть стройного стана Иродиады и ее толстой косы, красиво расположенной на затылке.

      – Иродиада, куда ты! Постой! – говорил он ей, когда она, вечером после ужина, приходила и ставила ему графин на стол.

      Первоначально Иродиада отвечала на это одним холодным взглядом, но Виктор простер свои искательства и дальше.

      – Погоди, постой! – говорил он, встретив ее раз в темном коридоре.

      – Барин, что вы? Перестаньте… Право, тетеньке скажу! – проговорила Иродиада, стараясь поскорее пройти мимо него.

      – Ну да! как же! скажешь! – говорил Виктор и сделал чересчур смелое движение.

      Иродиада сердито оттолкнула его и прошла.

      Биби она в самом деле, должно быть рассказала, потому что та была день или два очень суха с Виктором. Злоба в душе его забушевала. Поймав снова Иродиаду в коридоре, именно после описанного нами чтения, он остановил ее.

      – А, так ты ябедничать! – произнес он и так распорядился, что Иродиада, для спасения себя, сначала