Взбаламученное море. Алексей Писемский

всем здесь так весело, как вам! – сказал он дрожащим голосом.

      Соня грустно усмехнулась.

      – Желаю вам, – продолжал он, снова берясь за фуражку: – выйти замуж, народить кучу детей…

      – Ну да, выйду замуж, нарожу кучу детей, – повторила за ним Соня.

      – Adieu! – сказал Александр и, когда Соня подала ему ручку, он крепко сжал ее и проговорил несколько трагическим тоном: – Если я не нашел в прекрасном, так найду в дурном.

      – Не понимаете вы меня! – сказала ему на это со вздохом Соня.

      Александр шибко хлопнул дверьми и ушел.

      Через минуту серый рысак пронесся мимо окон, с седоком.

      Соня села. На глазах ее навернулись слезы. Это были первые розы, которые она вырвала из своего сердца.

      12. Взор героя устремляется в другую сторону

      Возвратясь домой, Александр увидел, что дорожный экипаж его был уже вывезен из сарая, а в комнатах он застал Венявина.

      – Помилуй, братец, – говорил тот, топорщась, по обыкновению, волосами и руками: – после того приятного вечера… уж именно приятного, за который я тебе душевно благодарен!.. (при этом он пожал у приятеля руку) я захожу к тебе раз, два… дома нет… Сам тоже не присылаешь…

      Александр нарочно не присылал и не принимал Венявина. Ему казалось, что тот непременно заметил его унижение в собрании.

      – Я сейчас совсем уезжаю, – сказал он, садясь в мрачной позе.

      – Как так? А разные эти намерения и планы? – сказал Венявин, изобразив из своей особы удивление.

      Александр грустно усмехнулся.

      – Какие тут планы! Такие пошлости и гадости пошли!

      – Что такое? – спросил Венявин.

      – Мать тут все крутит и мутит, – отвечал Александр.

      Он был совершенно уверен, что причиной всему была Надежда Павловна.

      – Да кого же, какого еще чорта им после этого надобно? Ах, они дураки этакие! свиньи!.. Извини меня, пожалуйста! – вспылил Венявин.

      Александр сидел, погруженный в глубокую задумчивость.

      – Родители! – начал он как бы сам с собой. – Для собственного своего удовольствия, может-быть, впоследствие выпитой лишней рюмки вина, они родили меня и, по чувству инстинктивной привязанности выкормили… Да это все животные, все самки имеют к своим птенцам, и за это мы должны всю жизнь им повиноваться, уважать их!..

      – Именно так! – подтвердил Венявин.

      Из угождения приятелю, он не прочь был и повольнодумничать.

      – Что ж, неужели она так-таки совершенно и подчинилась матери? – прибавил он с глубокомысленным видом.

      – Разумеется!.. Показали ей впереди пряник с сусальным золотом, и побежала за ним.

      – Да, вон они, женщины-то! Все они тут, как на ладони! – воскликнул Венявин. – Впрочем, – прибавил он, пожимая плечами: – все-таки нельзя их не любить!

      Интересно было бы знать, кого этот добряк не любил, начиная с своего черного, с отбитым задом, пуделя до старухи-матери, к которой он каждую вакацию, святки, святую, на последние свои грошишки, приезжал повидаться.

      – Печалиться