Взбаламученное море. Алексей Писемский

больше развилась и стала похожа на взрослую девицу.

      – Выбран, друг мой, выбран! – отвечала Надежда Павловна, а у самой слезы так и текли по впалым щекам.

      Мать и дочь бросились друг другу в объятья. Соня после того бросилась на шею отцу. Петра Григорьевича наконец пробрало, и у него навернулись слезы.

      – Ну, папаша, смотри же, служи хорошенько! – говорила ему Соня.

      – А вот я наперед говорю, – сказала Надежда Павловна: – что если он и в этой должности что-нибудь набедокурит или проротозейничает, я разойдусь сним… Пускай живет где хочет и на что хочет.

      – Я буду служить, – отвечал Петр Григорьевич.

      – Там вон, говорят, – продолжала Надежда Павловна настоятельно: – берут с каждого подрядчика по десяти процентов, и этих доходов упускать нечего: другие не попадаются же, и ты попадаться не должен.

      – Я буду не упускать, – отвечал и на это пятидесятилетний ребенок и принялся стягивать с себя свой мундир.

      – Постой, папа, я тебе помогу, – говорила Соня, очень уж довольная, что отец выбран, и что она останется в городе.

      – Ф-фу, хомут проклятый! – говорил Петр Григорьевич, с наслаждением растегивая свой, чересчур уж узкий ему мундир.

      Затем последовала довольно умилительная сцена.

      – Людям дать водки!.. водки!.. – говорила радостно-хлопотливо Надежда Павловна, и потом, когда в комнату пришла Дарья, она сказала ей:

      – Дура!.. Дарья!.. барина на службу выбрали!

      – Вот, матушка! – отвечала та и почему-то поцеловала у Петра Григорьевича руку.

      После обеда Надежда Павловна предложила мужу отдохнуть на ее постели, а сама от волнения не знала, где уж себе и место найти; Петр Григорьевич, конечно, сейчас же этим воспользовался и отхватал часов до девяти. Во все это время Надежда Павловна и Соня, чтобы не разбудить его, разговаривали между собой шепотом: такого почета от семьи он во всю жизнь свою еще не видал.

      11. Герой теоретик, а героиня практик

      Наболевшее сердце недолго верит счастью. Надежда Павловна на другой же день начала клохтать и охать: – «Ну, как Петра Григорьевича губернатор не утвердит… Ну, как он уж кого-нибудь имеет на это место…»

      Соне наконец наскучило это.

      – Я самого его, мамаша, попрошу, – сказала она.

      – Что ты попросишь?.. – возразила ей мать с досадой.

      Петр Григорьевич тоже попробовал-было успокоить жену; но на него она прямо прикрикнула:

      – Хоть ты-то уж не говори! Вон на дворе: день или ночь? Видишь ли хоть это-то?

      В это время Соня вдруг проговорила: «ай, мамаша!» – и убежала.

      Надежда Павловна, взглянув в окно, тоже начала проворно поправлять на себе чепец и накинула на плечи свой единственный нарядный синелевый платок. К крыльцу их подъезжал на щегольской паре председателя казенной палаты флигель-адъютант. Он в первый еще раз делал им визит, хотя в собрании и на балах с одною Соней только и танцовал.

      Войдя в приемную комнату и видя, что Надежда Павловна перекидывает с дивана за ширмы какую-то ветошь,