Взбаламученное море. Алексей Писемский

буфет рококо имел какую-то средневековую, солидную наружность. Картины на стенах, изображавшие разрезанный арбуз, дыню, свеклу, мертвого зайца, свиной окорок, скорей представляли собой какие-то цветные пятна, чем определенной формы рисунки. Толстая драпировка, висевшая на дверях в кабинете, слегка, но беспрестанно колебалась.

      Александру начало делаться немного страшно. Он живо припомнил покойного отца, как тот, шлепая туфлями, сходил сверху из спальни в кабинет, и теперь в самом деле в коридоре раздались как будто чьи-то шаги… Александру так и чудилось, что вот-вот над головой его раздастся гробовой голос!.. Он еще не был чужд детских ощущений. Шаги наконец явственно стали слышны. Он не вытерпел и закричал:

      – Семен, кто тут?

      – Это я, друг мой милый, – произнес чей-то необыкновенно добрый голос.

      В комнату входил привезенный извозчиком Венявин, белокурый студент, с широким лицом, с торчащими прямо волосами и весь как бы погнутый наперед.

      – Здравствуй! Садись! – произнес Александр, не переменяя положения и не совсем успокоившимся голосом.

      Венявин сел на ближайшее кресло.

      – Как у тебя тут чудесно! Точно какая-нибудь таинственная ниша! – говорил он, оглядываясь.

      Александр молчал.

      – Ну скажи однако, давно ли сюда прибыть изволил?

      – Дня три.

      – С нею, значит, уже виделся?

      Последние слова Венявин произнес, устремляя на приятеля лукаво-добродушный взгляд.

      – Разумеется, – отвечал Александр и закинул как бы в утомлении голову назад.

      – В таком случае извольте рассказать, как и что было, – продолжал Венявин, самодовольно упирая руки в колени и не спуская с приятеля доброго взгляда.

      – А было, – отвечал тот (он все еще не спускал глаз с драпировки, которая не переставала шевелиться): – что я стал к ней в такие отношения, при которых уже пятиться нельзя! – прибавил он с расстановкой.

      Венявин даже побледнел.

      – Как так?

      – Так!

      И Александр еще дальше закинул голову назад.

      – Она была, – продолжал он, закрывая глаза: – грустна, как падший ангел… Только и молила: «что вы со мной делаете?..» Но я был как бешеный! – прибавил он, сжимая кулаки.

      Далее Александр не продолжал и, повернувшись вниз лицом, уткнулся головой в спинку козетки.

      – Но где же и когда это было, безумный ты человек! – воскликнул Венявин, сгорая любопытством и удивлением.

      – В Захарьине, на постоялом дворе, – отвечал Александр глухим голосом.

      Читатель очень хорошо видит, что молодой человек тут лгал безбожно, немилосердно! Но что делать? Это была не ложь, а скорее чересчур разыгравшаяся мечта!

      Огонь в камине между тем горел красноватым пламенем. Фантастическому характеру беседы стал несколько подпадать и Венявин: он сидел, как ошеломленный.

      – Я всегда боялся одного, – начал он каким-то наставническим голосом: – что ты увлечешься, наделаешь глупостей и погубишь твою даровитую, скажу более, гениальную натуру!

      На