Взбаламученное море. Алексей Писемский

на это только хмыкнула.

      Войдя в гостиную и усевшись на диван, она прямо обратилась к зятю.

      – Петр Григорьевич, выпей водочки и скушай что-нибудь. Не побрезгуй хоть ты-то нашим хлебом-солью.

      В последних словах ее послышалось что-то зловещее для Надины. Но Петр Григорьевич, ничего этого, конечно, не понявший, положил себе не без удовольствия на тарелку два куска пирога и, отправившись в угол, начал там смиренно есть.

      – Саша, покушай, друг мой! – обратилась Биби к Александру и нарочно необыкновенно ласковым голосом.

      Студент тоже, со свойственным его возрасту аппетитом, наложив себе на тарелку не совсем свежей печенки, сухой икры и трехгодовалых рыжиков, принялся все это уничтожать. Надежда Павловна и Соня намазали себе только немного масла на хлеб.

      Биби решительно шипела.

      – Виктор ваш скоро должен выйти в офицеры, – отнеслась она к сестре.

      При этом уж Надежда Павловна вспыхнула; Биби всегда колола ее тем, что в отношении к сыновьям она дурно исполняет свои обязанности.

      – Да, если выдержит экзамен, – отвечала она коротко, чтобы прекратить этот разговор.

      – Я получила от него довольно странное письмо, – продолжала Биби с расстановкой. – Вот оно, не хочешь ли полюбопытствовать, – прибавила она, вынимая из кармана и подавая Надежде Павловне кругом исписанный лист почтовой бумаги. Та взяла его дрожащею и сконфуженною рукой. Она заранее предчувствовала, что тут заключается; но, с продолжением чтения, гневный румянец все больше и больше выступал на ее щеках. Молодой Басардин, несмотря на кадетский почерк и обильное число грамматических ошибок, владел, как видно, пером. «Дражайшая тетушка! – писал он: – я еще помню вас маленьким и драгоценный образ ваш навсегда сохранил в моей памяти. Простите великодушно, почтеннейшая тетушка, что никогда не писал к вам. Причиной тому мои родители, которые отвергнули меня еще от груди матери, но теперь я скоро буду офицер и хочу сам себе пробить дорогу в жизни или умереть на поле чести»…

      – Боже, как он глуп! – почти простонала бедная мать.

      «Я, вероятно, по успехам в науках буду выпущен в гвардию, – продолжал кадет: – но, к несчастью моему, не имею не только что на обмундировку, но даже купить получше смазных сапогов для выхода из корпуса по праздникам. На вас теперь, высокоуважаемая тетушка, вся надежда молодого несчастливца, который после многих писем к родителям, на которые не получал даже ответа…»

      Далее Надежда Павловна не в состоянии была читать.

      – Он врет, мерзкий мальчишка! Я недавно послала ему пятьдесят рублей, и никогда он не будет выпущен в гвардию! – проговорила она гневно и с полными слез глазами.

      – Я ничего того не знала и не знаю, и, конечно, пособила ему, сколько могла… – произнесла Биби напыщенным тоном.

      – Напрасно! – возразила Надежда Павловна: – вам бы лучше следовало это письмо прислать ко мне.

      – Ну, уж извините, этого я не сообразила, – отвечала ядовито-покорно Биби.

      – Потому