Люди сороковых годов. Алексей Писемский

церкви, сейчас же поторопился их забыть. В доме Крестовниковых, как и водится, последовало за полнейшим постом и полнейшее пресыщение: пасха, кулич, яйца, ветчина, зеленые щи появились за столом, так что Павел, наевшись всего этого, проспал, как мертвый, часов до семи вечера, проснулся с головной болью и, только уже напившись чаю, освежился немного и принялся заниматься Тацитом[38]. Сей великий писатель, как бы взамен религиозных мотивов, сейчас же вывел перед ним великих мужей Рима. Никогда еще, я должен сказать, мой юноша не бывал в столь возвышенном умственном и нравственном настроении, как в настоящее время. Воображение его было преисполнено чистыми, грандиозными образами религии и истории, ум занят был соображением разных математических и физических истин, а в сердце горела идеальная любовь к Мари, – все это придало какой-то весьма приятный оттенок и его наружности. Лицо его было задумчиво и как бы несколько с болезненной экспрессией, но глаза бойко и здорово блестели. Походка была смела и тверда. Экзамен Павел начал держать почти что шутя; он выходил, когда его вызывали, отвечал и потом тотчас отправлялся домой и садился обедать с Крестовниковыми.

      – Ну-с, сколько сегодня получили? – спрашивал его обыкновенно Семен Яковлевич.

      – Пять, – отвечал Павел.

      Пять потом из следующего предмета и из следующего, везде по пяти, так что он выпущен был первым и с золотой медалью.

      Павел даже не ожидал, в какой восторг приведет этот успех Семена Яковлевича и супругу его. За обедом, почти с первого блюда, они начали пить за его здоровье и чокаться с ним.

      – Дай бог вам преуспевать так же и во всей жизни вашей, как преуспели вы в науках! – говорил Семен Яковлевич.

      – И я того же желаю, – подхватила Евлампия Матвеевна, по обыкновению жеманничая.

      – Способности, способности, – говорил Семен Яковлевич, растопыривая руки, – этаких я и не видывал!

      – Теперь вам только надо выучиться в университете и жениться, – сказала, окончательно промодничавши, Евлампия Матвеевна.

      – У меня уж есть невеста, – проговорил Павел.

      Хорошее расположение духа и выпитые рюмки три наливки вызвали его на откровенность.

      Семен Яковлевич только взглянул на него, а Евлампия Матвеевна воскликнула с ударением: «Вот как!» – и при этом как-то лукаво повела бровями; несмотря на сорокалетний возраст, она далеко еще была не чужда некоторого кокетства.

      – Кто же это ваша невеста и богата ли? – спрашивал Семен Яковлевич.

      – Она мне несколько даже родственница. Вы Еспера Иваныча Имплева знавали, который дядей мне приходится?

      – Еще бы, господи, умнейший человек во всей губернии! – подхватил Семен Яковлевич.

      – Ну, так у него есть побочная дочь.

      – А я так, значит, и невесту знаю! – подхватила радостно Евлампия Матвеевна. – Ведь она у княгини Вестневой воспитывалась?

      – Да.

      – Ну, так мы очень

38

Тацит (около 55 – около 120) – древнеримский историк.