Московское гостеприимство. Аркадий Аверченко

катался и вас, Серафима Петровна, не видел.

      Серафима Петровна улыбнулась.

      – Однако я там была. С Марьей Александровной Шемшуриной.

      – Удивительно… Ни вас, ни ее я не видел. Это тем более странно, что каток ведь крошечный, – все как на ладони.

      – Мы больше сидели все… около музыки, – сказала Серафима Петровна. – У меня винт на коньке расшатался.

      – Ах так! Хотите, я вам сейчас исправлю? Я мастер на эти дела. Где он у вас?

      Нога нервно застучала со ковру.

      – Я уже отдала его слесарю.

      – Как же это ты ухитрилась отдать слесарю, когда теперь ночь? – спросил Лязгов.

      Серафима Петровна рассердилась.

      – Так и отдала! Что ты пристал? Слесарная по случаю срочной работы была открыта. Я и отдала. Слесаря Матвеем зовут.

* * *

      Наконец явился давно ожидаемый драматург Селиванский с пьесой, свернутой в трубку и перевязанной ленточкой.

      – Извиняюсь, что опоздал, – раскланялся он. – Задержал прекрасный пол.

      – На драматурга большой спрос, – улыбнулся Лязгов. – Кто же это тебя задержал?

      – Шемшурина, Марья Александровна. Читал ей пьесу.

      Лязгов захлопал в ладоши.

      – Соврал, соврал драматург! Драматург скрывает свои любовные похождения! Никакой Шемшуриной ты не мог читать пьесу!

      – Как не читал? – обводя компанию недоуменным, подозрительным взглядом, вскричал Селиванский. – Читал! Именно ей читал.

      – Ха-ха! – засмеялся Лязгов. – Скажи же ему, Симочка, что он попался с поличным: ведь Шемшурина была с тобой на катке.

      – Да, она со мной была, – кивнула головой Серафима Петровна, осматривая всех нас холодным взглядом.

      – Когда?! Я с половины девятого до двенадцати сидел у нее и читал свою «Комету».

      – Вы что-нибудь спутали, – пожала плечами Серафима Петровна.

      – Что? Что я мог спутать? Часы я мог спутать, Шемшурину мог спутать с кем-нибудь или свою пьесу с отрывным календарем?! Как так – спутать?

      – Хотите чаю? – предложила Серафима Петровна.

      – Да нет, разберемся: когда Шемшурина была с вами на катке?

      – Часов в десять, одиннадцать.

      Драматург всплеснул руками.

      – Так поздравляю вас: в это самое время я читал ей дома пьесу.

      Серафима Петровна подняла язвительно одну бровь.

      – Да? Может быть, на свете существуют две Шемшуриных? Или я незнакомую даму приняла за Марью Александровну? Или, может, я была на катке вчера. Ха-ха!..

      – Ничего не понимаю! – изумился Селиванский.

      – То-то и оно, – засмеялась Серафима Петровна. – То-то и оно! Ах, Селиванский, Селиванский…

      Селиванский пожал плечами и стал разворачивать рукопись. Когда мы переходили в гостиную, я задержался на минуту в кабинете и, сделав рукой знак Серафиме Петровне, остался с ней наедине.

      – Вы сегодня были на катке? – спросил я равнодушно.

      – Да. С Шемшуриной.

      – А я вас в театре сегодня видел. С Таней Черножуковой.

      Она вспыхнула.

      – Не может быть. Что же,