Московское гостеприимство. Аркадий Аверченко

тяжело видеть всюду раболепство, тупость и косность! У благородного человека сердце разрывается от этого.

      Героиня, полулежа на кушетке, грустно возражала:

      – Господа, воздух так чист, и птички так звонко поют… В небе сияет солнце, и тихий ветерок порхает с цветочка на цветочек… Зачем спорить?

      Обличающий человек закрыл лицо руками и, сквозь рыдания, простонал:

      – Божжже мой! Божжжже мой!.. Как тяжело жить!

      Человек, загримированный всепрощающим, тихо положил руки на плечо тому, который говорил «Божже мой!».

      – Ирина, – прошептал он, обращаясь к героине, – у этого человека большая душа!

      На моих глазах выступили слезы.

      Я вообще очень чувствителен и не могу видеть равнодушно, даже если на моих глазах режут человека. Я смахнул слезу и почувствовал, что эти люди своей талантливой игрой делают меня хорошим, чистым человеком. Мне страстно захотелось пойти в антракте в уборную к тому актеру, который всех прощал, и к тому, который страдал, и к грустной героине – и поблагодарить их за те чувства, которые они разбудили в моей душе.

      И я пошел к ним в первом же антракте.

      Вот каким образом познакомился я с интересным миром деятелей подмосток…

* * *

      – Можно пройти в уборную Эрастова?

      – А вы не сапожник?

      – Лично я не могу об этом судить, – нерешительно ответил я. – Хотя некоторые критики находили недостатки в моих рассказах, но не до такой степени, чтобы…

      – Пожалуйте!

      Я шагнул в дверь и очутился перед человеком, загримированным всепрощающим.

      – Ваш поклонник! – отрекомендовался я. – Пришел познакомиться лично.

      Он был растроган.

      – Очень рад… садитесь!

      – Спасибо, – сказал я, оглядывая уборную. – Как интересна жизнь артиста, не правда ли?… Все вы такие душевные, ласковые, талантливые…

      Эрастов снисходительно усмехнулся.

      – Ну, уж и талантливые… Далеко не все талантливы!

      – Не скромничайте, – возразил я, садясь.

      – Конечно… Разве этот старый башмак имеет хоть какую-нибудь искру? Ни малейшей!

      – Какой старый башмак? – вздрогнул я.

      – Фиалкин-Грохотов! Тот, который так подло играл роль героя.

      – Вы находите, что он не справился с ролью? Зачем же тогда режиссер поручил ему эту роль?

      Эрастов всплеснул руками.

      – Дитя! Вы ничего не знаете? Да ведь режиссер живет с его женой! А сам он пользуется щедротами купчихи Поливаловой, которая – родственница буфетчика Илькина, имеющего на антрепренера векселей на сорок тысяч.

      Я был ошеломлен.

      – Какой негодяй! И с таким человеком должны играть вы и эта милая, симпатичная Лучезарская!..

      – Героиня? Да ей-то что… Она сама живет с суфлером только потому, что тот приходится двоюродным братом рецензенту Кулдыбину. У нее, впрочем, есть муж и дочь лет двенадцати. Но она своими побоями скоро вгонит девчонку в гроб – я в этом уверен. Впрочем, она не прочь продать девчонку комику Зубчаткину только потому, что у того есть некоторые связи в N-ском