Московское гостеприимство. Аркадий Аверченко

обманывал, и вас обманывал. Полицию даже больше.

      Он замедлил шаг, остановился и задумался.

      – Гм… Ведь, если я полицию больше обманывал, я перед нею и должен каяться… Ей я и должен признаться, что вел двойную игру. Она не виновата в том, что она полиция, – она исполняет свои обязанности. Бедненький полковник… Сидит теперь дома и думает: «Вот придет Волк, парочку сведений принесет». А я-то!

      – Бом-бом! Бом-бом! – разливались колокола.

      Волчьи глаза увлажнились слезами.

      Он решительно повернул и пошел назад.

      – …Сидит он и думает: «придет Волк, принесет парочку сведений». Хорошо у него, уютно. Лампа горит, на стенах картинки… Тепло. Это не то, что те, которые недавно влопались. Сидят по камерам и скрипят зубами. Поддедюлил вас Волк!

      Он вздохнул.

      – А ведь им теперь, поди, холодно, голодно, в камерах каменные полы. Они мне доверяли, думали – свой, а я… Эх, Волк! Глубока твоя вина перед ними, и нет ей черты предела.

      – Бом-бом! – ревели колокола. – Покайся, Волк! Бом-бом!

      Схватившись за голову, застонал несчастный и побежал к товарищу Кириллу.

      – Все скажу! Руки их буду целовать, слезой изойду. Где моя молодость? Где моя честность?

* * *

      К Кириллу Волк не зашел.

      Долго стоял он на улице, раздираемый сомнениями и обуреваемый самыми противоположными чувствами. Ему смертельно хотелось покаяться, никогда так, как теперь, не жаждал он очищения, умиротворения мятущейся души своей, и долго стоял так Волк на распутье:

      – Куда идти?

      И не знал.

      Мимо него быстро прошел человек, лицо которого показалось Волку знакомым. Отложив на минуту раскаяние, Волк подумал:

      – Где я видел этого человека? Да, вспомнил! Это Мотя. Я его частенько встречал в полиции!

      В Волке проснулись профессиональные привычки.

      – Куда это он идет? Ба! Да ведь это подъезд товарища Кирилла!.. Неужели…

      Волк догнал Мотю и положил ему руку на плечо. Мотя обернулся, сконфузился и растерянно сказал:

      – А, Волк! С праздником вас.

      Но сейчас же он оправился, и его пронзительные глаза устремились на Волка.

      – Вы… тоже сюда?

      – Да, – сказал Волк, а про себя подумал: «Не думает ли он на меня донести, червяк поганый! Хорош бы я был перед Кириллом».

      Он переступил с ноги на ногу и сказал:

      – Видите ли, Мотя… Мне почему-то хочется быть с вами откровенным: я, в сущности, партийный работник а в полицию хожу так себе… для пользы дела!

      – Вот и прекрасно! – обрадовался Мотя. – Тогда и я буду откровенен: ведь я, признаться, проделываю то же самое!

      Но в глазах Моти Волк заметил странно блеснувший огонек, который слишком поспешно был потушен опустившимися веками.

      – Эге! – подумал Волк и, рассмеявшись, дружески хлопнул Мотю по плечу.

      – К черту уловки и хитрости! Я вижу – вы парень ой-ой! какой. Ведь я насчет партийности-то подшутил над вами. Ну, какой я, к черту, партийный работник, когда на днях типографию провалил.

      – Ха-ха! – закатился