Записки на кардиограммах (сборник). Михаил Сидоров

а потом стоп-кадр в КП. И текст: тыры-пыры, пока пожарные пробивались сквозь искореженное железо, спеша на помощь к кричащим людям, привычно-неторопливая скорая дружно дрочила поодаль.

      – Какие, к херам, крики – все в коме были. Кричали они, блин…

      – Не, моя стонала. У нее две голени открытые[13], череп тоже открытый и ребер штук пять, с гемотораксом[14].

      – Не суть. Главное, репортеров там не было. Пожарные говорят, приезжала одна, видео клянчила. А на следующий день статья в газете. Погнали было волну, да как-то на нет сошло со временем.

      Включился селектор:

      – Восемь-шесть – снимают с обеда.

      – Опаньки! Мы ж вроде только что начали?

      – Так поэтому и снимают, Вень. Типа, еще сесть не успели. Чего ты хочешь – город. У вас разве не так?

      – У нас? Обед – свято! Только на теракт, ну, или там самолет упадет…

      – А у нас на срань всякую. Сейчас сам увидишь…

      В подворотне, свернувшись в крендель, спал алконавт.

      – Блин, до чего ж они одинаковые! Их, наверное, в парниках растят, на говне: созрел-сорвали-на улицу, созрел-сорвали-на улицу!

      В общем, так оно, наверное, и было. Все они походили друг на друга как близнецы: турецкая куртка, штаны с пузырями, ушибленная рана затылка… Гегемон, пахнущий китайской лапшой и тушенкой.

      – Спорим, у него «Беломор» в кармане?

      Северов ощупал кожанку:

      – «Прима».

      – Один хрен. Паспорт есть?

      – Есть. Ух ты, Вячеслав Добрынин!

      Он протянул мне паспорт. Надо же – тезка.

      – Смотри – композитор! Сла-а-ава-а-а, ау! – Он защемил алкашу мочки ушей. – Нажми на клавиши, продай талант.

      Добрынин зашлепал губами и стал вяло отталкиваться руками.

      – Сла-а-ава, подъем! Дай нашатырь, Лар.

      – Соски бы ему вывернуть…

      – Так встанет. Давай, мужик, нюхай. Нюхай-нюхай.

      – М-м-м-м-м-м-м-ы-ы-ы-ааа.

      – Едкая, да? Ну, давай еще разок.

      – Ы-ы-ы-м-м-ммм.

      – И я о том же. Па-а-аберегись!

      Разбрасывая сопли, Добрынин чихнул. Потом еще, потом разошелся. Утих, очухался, размазал по лицу рукавом. Попытался подняться. Северов присел перед ним на корточки.

      – Вставай, родной, поедем «Овацию» получать.

      – Ш-ш-ы-ы-ш-ы-то?

      – Поднимайся, говорю, изумление. Синий туман, мля.

      – И-и-д-д-и на х…

      – Открой дверь, Ларис.

      Веня ухватил Добрынина за воротник, отчего тот сразу утонул лицом во вздыбившемся свитере, и подтащил к «форду». Вдвоем с Бирюком они закинули его внутрь.

      – Значит, так: лежать смирно, ничего руками не трогать. Шевельнешься – убью.

      – Куда его?

      – В Кузницу, куда ж еще?

      Проспект Солидарности. Семнадцатая больница. Она же Александровская, она же бывшая Двадцать Пятого Октября, она же Кузница здоровья. Принимает нескончаемый поток занедуживших чуть ли не со всего правого берега. Все что ни есть пьяного, битого, обезножевшего, неподвижного,

13

Открытые – здесь: переломы. Например: открытый череп – открытая черепно-мозговая травма.

14

Гемоторакс – скопление крови в грудной полости.