Цепи его души. Марина Эльденберт

последнее вложила все свои чувства, но кажется, на него это особого впечатления не произвело. Мы молча спустились в гардероб, не вместе, но и не порознь. Одними из первых получили одежду. Я с трудом подавила желание оттолкнуть Ормана, когда он набросил накидку на мои плечи. Внутри все кипело от ярости и отголосков несправедливости. Несправедливости, с которой я столкнулась в звенящем тишиной зале.

      Хуже тишины был только громкое возмущение одной дамы, которая прошла мимо нас под руку со своим спутником:

      – … бездарно потраченное время и деньги. Такая пошлость!

      На выходе стоял тот же мужчина, его маска – безумно красивая – лежала рядом с ним. Судя по выражению его лица, усталому, с глубокими складками на лбу, вести со сцены уже до него добрались. Я вспомнила, как он улыбался мне перед началом представления, и сердце болезненно сжалось.

      – Спасибо, – прошептала сдавленно, возвращая ему маску. – Спасибо за чудесный вечер, мне безумно понравилось!

      Оттолкнула руку Ормана, попытавшегося меня удержать и выбежала в раскрытые двери. Непролитые слезы душили, дыхание тут же перехватил и унес холодный колючий ветер. Я бежала по ступенькам, желая оказаться как можно дальше от этого театра и ото всех, кто там собрался. Перед глазами стояли удивленные лица актеров, словно они до конца не верили в то, что произошло.

      Всевидящий, это же было потрясающе!

      Как они играли! Сколько чувств вложили в каждую сцену!

      – Шарлотта! – Орман перехватил меня на середине лестницы.

      Перехватил и прижал к себе, не опасаясь, что это кто-то может увидеть. Впрочем, сейчас не опасалась и я: мне было все равно, кто на нас смотрит, и как.

      – Отпустите! – я забилась в его руках. – Отпустите, отпустите, отпустите! Вы такой же, как все они! Вы лицемер!

      – Неужели? – Он продолжал меня удерживать, но уже не так сильно. Лицо его, обрызганное светом фонарей и искрами падающего снега, сейчас казалось выточенным из мрамора. – И в чем же заключается мое лицемерие?

      – В том, как вы поступили!

      – Как я поступил, Шарлотта? Увел тебя из зала? Да, и сделал бы это снова. Ты не понимала, что творишь.

      – То есть по-вашему, стоило просто встать и уйти?

      – Стоило. Ни к чему привлекать к себе лишнее внимание.

      От неожиданности я только моргнула.

      – Это мне говорите вы?!

      Орман наградил меня тяжелым взглядом, но промолчал.

      – Не вы ли говорили, что мнение общественности – не то, о чем стоит заботиться?

      – Говорил, – холодно произнес он. – Пока не узнал тебя.

      – При чем тут я?!

      – При том, что когда я это говорил, мне не за кого было бояться.

      Что?

      Замерла в его руках, вглядываясь в лицо, в раскаленные золотом глаза. Только они сейчас и согревали.

      – Однажды я уже позволил им причинить тебе боль, Шарлотта. Не хочу, чтобы это повторилось.

      От того, как это было сказано – низко, опасно, моя ярость утихла. Растворилась, рассыпалась пылью или перетекла в силу его голоса, оставив после себя лишь горечь