Цепи его души. Марина Эльденберт

отвернулась к сцене, давая понять, что разговор окончен.

      Отношения Виттории и Джанкарло (так звали мужчину, которого она полюбила), развивались стремительно. Несмотря на то, что он собирался жениться на другой, а она запятнала свою честь внебрачной связью, их влекло друг к другу с неудержимой силой. Поначалу они оба противились этому чувству, но запретная страсть оказалась сильнее. Сильнее невозможности таких отношений, сильнее обстоятельств, сильнее сомнений Виттории о том, что его интерес угаснет после первой ночи.

      Поймала себя на мысли, что слежу за происходящим, затаив дыхание. Мне одновременно хотелось поддаться соблазну вместе с Витторией, и в то же время… В то же время я отчаянно боялась того же, что и она. Ведь Орман не сказал, что эта влюбленность закончится хорошо.

      – Шарлотта, – негромкий голос за спиной. – Отпусти подлокотники, они ни в чем не виноваты.

      – Я с вами не разговариваю, – дернула плечом.

      – Уже разговариваешь.

      Гневно обернулась к нему.

      – Разумеется! Я же не могу смотреть, когда вы все время бормочете.

      – А я не могу не смотреть на тебя.

      – Не можете – не смотрите… что?!

      Только сейчас взгляд упал на его руки: он снял перчатки, и почему-то от этого бросило в жар. Инеевая прядь, немного потеплевшая под солнышком плафона, и прядка, падающая на лицо. Никогда раньше Орман не казался мне таким близким.

      Таким… соблазнительным.

      Осознание этого краской плеснуло на щеки, растеклось по телу. Не жаром, дрожью: странной, волнующей, жаркой. Я не должна была на него смотреть и думать о нем в таком ключе тоже не должна, тем не менее и смотрела, и думала. Особенно когда его пальцы коснулись моего запястья, и тело пронзила острая вспышка предвкушения. Предвкушения другого прикосновения, когда его ладонь снова коснется моей щеки, а губы накроют мои.

      – Не смотрите на меня! – возмущенно заметила я. – Так…

      – Так – это как?

      – Как смотрите вы, – голос сел на пару октав или даже больше.

      – А как я смотрю, Шарлотта?

      Ух, мы сейчас договоримся.

      – Неприлично.

      – Нет ничего неприличного в том, чтобы неприлично смотреть на женщину, которая тебе нравится до неприличия.

      Он продолжал ласкать меня голосом: идущим из груди, низким. Таким глубоким и сильным, что мне окончательно стало нечем дышать.

      – Есть! – воскликнула я. – Знаете, тетушка Эби рассказывала мне про таких, как вы.

      – Тетушка Эби?

      – Кухарка в доме виконта Фейбера, мы с ней очень дружны. Так вот, она рассказывала, как один непристойный не-джентльмен поднес юной девушке бокал вина, чтобы узнать, что она к нему чувствует, и вывести ее на откровенность.

      – И вы считаете, что я хочу того же?

      – Разумеется! Но я вам все равно ничего не скажу.

      – Вот как? И почему же?

      – Потому что вы беспринципный, бессовестный…

      – Продолжайте.

      – Развратный, – сказала я.

      Совсем шепотом.

      – Ты даже не представляешь, как это звучит твоими устами, Шарлотта.

      Орман