Цепи его души. Марина Эльденберт

отказался даже говорить с Витторией.

      В момент, когда она одна возвращалась домой вдоль каналов, я почувствовала, что мне что-то капнуло на руку. Потом еще. И еще. Мне всегда говорили, что женские слезы – это недостойная благопристойной мисс слабость, и что плакать, особенно при мужчине, ужасно. Но я почему-то не могла остановиться, хотя и не полезла в ридикюль за платком, чтобы не привлекать внимания Ормана.

      – Шарлотта, ты плачешь?

      Как? Вот как, скажите, он это делает? Насквозь меня видит, что ли?

      – Нет, – хлюпнула я. – Соринка в глаз попала.

      – Шарлотт-а-а-а. – Низкий голос, словно… зовущий меня сквозь сон?

      Вздрогнула от странного чувства: настолько этот голос был похож на тот, что я слышала в мансарде. Но ведь тогда Ормана в моей мансарде не было, и быть не могло, он даже не знал, где я живу. Не говоря уже о чем-то большем.

      Медленно обернулась: Эрик внимательно смотрел на меня.

      – Что тебя так расстроило?

      – Мужская жестокость.

      – Женщины тоже умеют быть жестокими.

      – Почему вы все время нападаете?! Я ведь говорила именно о нем. О том, что он мог бы поверить ей, а не сплетням.

      – Ты не поверишь, Шарлотта, но сплетни убивают не реже ножа и пистолета. – Он достал платок и, прежде чем я успела отодвинуться, подался ко мне. – А я просто не привык к тому, что ты другая.

      Короткое прикосновение пальцами под шелком платка.

      Сначала к одной щеке, потом к другой.

      – Смотри дальше, – произнес он.

      И я смотрела. Смотрела, как ослепленный ревностью и злобой бывший любовник Виттории приказал ее похитить и вывез из города. Как Джанкарло, который все же не смог забыть Витторию, выяснил, почему погиб ее отец. Опомнившись, поехал за ней, чтобы ее спасти. Как бросил вызов похитителю и убийце, как просил прощения и предлагал Виттории стать его женой.

      В момент, когда они целовались на мосту, я снова вцепилась в подлокотники, а когда спектакль был завершен, в зале повисла тишина. Такая тишина, от которой даже мне стало не по себе: не хлопал никто. Актеры замерли на сцене, явно не понимая, что происходит.

      Но я понимала. Пожалуй, сейчас особенно остро.

      Как никогда раньше, как никто другой, ведь не далее как неделю назад я пережила это с «Девушкой». Я смотрела, как гаснут улыбки на лицах тех, кто стоит на сцене. Смотрела в зрительный зал, полный, но сейчас никто из них не собирался благодарить маэлонскую труппу за представление.

      Не знаю, сколько это длилось – секунды, минуты или же вовсе мгновения.

      Помню только, что взвилась с кресла и шагнула к перилам.

      Тишину разорвали аплодисменты, от которых загорелись ладони, но сейчас я хлопала, как никогда раньше. Чувствуя, как сердце отбивает такт. За всех, кто собрался в этом зале.

      5

      На меня начали оборачиваться: сначала актеры, затем зрители. Орман поднялся следом за мной. Я слышала, как его аплодисменты вливаются в мои, разносясь по огромному залу. Следом отозвались сидящие справа