Когда пируют львы. И грянул гром. Уилбур Смит

и побежал. На бегу перепрыгнул через канаву и пролез через забор из колючей проволоки.

      В рощице было темно и тихо – точно так, как она говорила. Под ногами шуршали сухие листья, хрустели сухие веточки. В темноте пробежал какой-то зверек, слышен был быстрый топот маленьких лапок. У Шона перехватило дух, но он успокоил себя: чего бояться, это небось какой-нибудь кролик. Он подошел к живой ограде и поискал в темноте дыру, не нашел, вернулся обратно, нащупал наконец и пролез в сад.

      Теперь он стоял, прислонившись спиной к плотной стене растений, и ждал. В лунном свете деревья казались серыми, а в самом низу – черными. За ними виднелась крыша дома. Он был уверен, что она придет. Не может не прийти. Ведь он же, считай, попросил ее об этом.

      Часы на церковной башне пробили час ночи, потом четверть второго. Шон уже злился – чего не идет, черт бы ее побрал?! Он осторожно прошел по саду, стараясь держаться тени. В одном из боковых окон горел свет, желтый квадрат его падал на лужайку. Шон потихоньку обогнул дом.

      Она стояла у окна, лампа горела за ее спиной. Лицо оставалось в тени, но свет от лампы подсвечивал кончики ее волос, и они сияли золотистым ореолом. В ее позе ощущалось некое томление: склонившись над подоконником, девушка, казалось, так и тянулась к окну. Сквозь белую ткань ночной рубашки просматривались очертания плеч.

      Шон свистнул, но негромко, чтобы слышала только она. Девушка вздрогнула. Секунду она всматривалась из освещенной комнаты в темноту, потом медленно и как бы с сожалением покачала головой. Затем задернула шторы – сквозь них Шону видно было, как ускользает ее тень. Лампа погасла.

      Шон поплелся по саду, потом через рощу обратно. Он весь дрожал от злости. Уже в переулке услышал музыку, которая доносилась с площади, и, прибавив шагу, вскоре свернул за угол, навстречу свету и праздничной суете.

      – Глупая курица, дура набитая, – вслух выругался он.

      Злость еще не прошла, но оставалось в груди что-то еще… Что же это? Любовь? Или чувство уважения?

      – Где ты пропадал? Я тебя целый час ждала!

      А вот и ревнивая Анна.

      – Да так, нигде. Прошвырнулся туда-сюда…

      – Странно! Шон Кортни, немедленно отвечай, куда ты ходил?

      – Может, потанцуем?

      – Нет.

      – Хорошо, не хочешь – не будем.

      Возле столов с едой стояли Карл и другие парни. Шон двинулся к ним.

      – Шон, Шон, прости, я не хотела!

      А теперь кающаяся Анна.

      – Я очень хочу танцевать, ну прошу тебя!

      И они танцевали, толкались с другими танцорами, но все время молчали. Наконец музыканты устали: им ведь тоже надо утереть мокрый лоб и промочить пересохшее горло.

      – Шон, а у меня для тебя кое-что есть.

      – Что?

      – Пойдем со мной, покажу.

      Она повела его в темноту между фургонами. Возле кучи седел и попон Анна опустилась на колени, откинула край одной из попон и поднялась, держа в руках куртку:

      – Я сама сшила ее для тебя. Надеюсь, тебе понравится.

      Шон взял у нее подарок. Это была овчина, дубленая и обработанная, с любовью прошитая,