Когда пируют львы. И грянул гром. Уилбур Смит

И он взял ее за руку.

      18

      Завтрак в темноте. Костры по всей площади, где готовится пища. Тихие голоса: мужчины с детишками на руках, рядом жены – все прощаются друг с другом.

      Лошади оседланы, винтовки в чехлах, за спиной одеяла в скатку; в самом центре площади – четыре фургона, запряженные мулами.

      – Папа в любую минуту будет здесь. Уже почти пять часов, – сказал Гаррик.

      – Ну да, ждут только его, – согласился Шон.

      Он повел плечом, поправляя тяжелый патронташ.

      – А меня мистер Нойехьюзен назначил ездовым на один из фургонов.

      – Знаю, – сказал Шон. – Справишься?

      – Думаю, да.

      К ним подошла Джейн Петерсен.

      – Здравствуй, Джейн. Как твой братишка, уже готов?

      – Почти. Седлает лошадь.

      Она подошла поближе к Шону и, смущаясь, достала кусочек желто-зеленого шелка:

      – Я сделала кокарду тебе на шляпу.

      – Спасибо, Джейн. Сама прицепишь?

      Она приколола кокарду, он взял у нее шляпу и залихватски надел набекрень.

      – Ну, теперь я совсем как генерал, – сказал он, и она засмеялась. – Может, поцелуешь на прощание, а, Джейн?

      – Ты чудовище, – покраснела маленькая Джейн и убежала.

      Да нет, уже не маленькая, Шон это сразу приметил. И кругом, как посмотришь, много таких, просто глаза разбегаются: не знаешь, с какой бы начать.

      – А вот и папа, – сказал Гаррик, увидев, что на площадь выезжает Уайт Кортни.

      – Ну, пошли, – сказал Шон и отвязал лошадь.

      Отовсюду на площадь стекались мужчины с лошадьми на поводу.

      – До встречи, – отозвался Гаррик и захромал к фургонам, запряженным мулами.

      Уайт ехал во главе колонны. Четыре взвода по пятнадцать бойцов колонной по два, позади – четыре фургона и запасные лошади, сопровождаемые черными слугами.

      Колонна пересекла усеянную остатками ночного пиршества площадь и двинулась по главной улице. За ними молча наблюдали неподвижно стоящие женщины, окруженные детьми. Этим женщинам и раньше приходилось провожать своих мужей, выступающих в поход против местных племен. Они не улыбались и не подбадривали своих мужчин, поскольку понимали, что дело идет о жизни и смерти, и на собственном опыте знали, что в могиле для славы места нет.

      Анна помахала Шону, но он не увидел. Его лошадь, резвая и норовистая, вздумала показать свой характер, и, стараясь умирить ее, он успел проехать мимо своей подруги. Анна опустила руку и молча смотрела ему в спину, защищенную от холода сшитой ее руками курткой.

      Зато в верхнем окне лавки Пая Шон успел-таки заметить рыжую прическу с медным отливом и руку, пославшую ему воздушный поцелуй. И все потому, что хотел заметить. Он заулыбался и замахал в ответ шляпой, почти совсем позабыв о своей уязвленной гордости.

      Колонна выехала из города, и теперь от нее отстали даже мальчишки и собаки, дольше всех бежавшие рядом. Всадники на рысях затрусили по дороге в сторону Зулуленда.

      Солнце с высоты подсушило росу. Под копытами клубилась пыль, и ветерок сносил ее в сторону. Колонна потеряла стройность рядов: многие, пришпорив лошадей, уехали вперед, другие