Аспазия Ламприди. Греческие повести и рассказы. Константин Леонтьев

ты в своей новое вере тверда, так нечего тебе и бояться. Я думаю и сам молла-эффенди плохой мусульманки, не твердой, не желает… Подумай же, пожалей всех нас, а через три дня пусть будет по твоей воле… Сестра плакала, качая головой.

      – Надо пойти, – повторил я.

      – Так я пойду, – сказала наконец сестра, вставая.

      – Мы не принуждаем ее, – заметил сурово мулла, – не надо и вам принуждать ее.

      Муфтий, человек светский, в зеленой чалме и в очках, только что из Стамбула, сказал, смеясь:

      – Лишь бы на сердце было у нее хорошо, – а сколько нужно на земле правоверных и гяуров, это знает Бог!

      Паша поморщился (я думаю, от неосторожного слова «гяур») и сказал сестре:

      – Идите же, Хризо, на три дня; через три дня вы нам дадите здесь ответ. Деспот-эффенди, извольте взять ее…

      Мулла с негодованием отвернулся, и лицо его выразило столько зверства, что я не вынес его взгляда и опустил глаза.

      Так мы взяли Хризо на три дня к епископу.

      В митрополии Хризо сначала совсем растерялась, лгала, клеветала на себя, опять оправдывалась, просила прощения; то падала на колени передо мной и говорила мне: «Йоргаки! пожалей меня!» То говорила наедине матери: «Мать моя, свет мой! Радость ты моя! Очи ты мои! Пропала я, душа ты моя, матушка! Я девушка бесчестная! Оставь меня! Я любовница его. Я давно потеряла честь мою!» То опять бросалась к ней и, сложив руки, умоляла ее не верить прежним словам: «Это я тебе солгала вчера! Не верь, я не бесчестная. Он зла никакого не сделал». Епископа сестра слушала со вниманием и почтением, вздыхала, когда он говорил ей о тяжком грехе и о вечной муке, призывала привычные с детства святые имена…

      Я между тем зашел к Ревекке, и она опять дала мне добрый совет. Когда я рассказывал ей подробно обо всем, что случилось, она очень сострадала, но не мне и родным нашим, а двум бедным любовникам.

      – Лучше бы ты оставил их; от тебя дело много зависит. И чем вера турок не хороша? И у патриархов было много жен, и Богу одному, невидимому, они молятся. И разве не жалко тебе сестры? Пускай тайком убегут вместе в Константинополь; если хочешь, и я помогу им; а ты только не препятствуй.

      Я сказал ей, что это невозможно. Однако ей хотелось облегчить мое горе, и она, подумав, сказала:

      – Если ж ты их хочешь развести непременно, сделай вот какую хитрость: обещай ей, что ты Хафуза обратишь в христианство, только с тем, чтоб она вернулась домой и не мучила отца и мать. Она успокоится; потом ушлите ее поскорей гостить в Афины или в Константинополь, если у вас есть там родные. Там она его забудет легче!

      Я расцеловал ее руки и сделал все так, как она говорила.

      – Слушай, Хризо, – сказал я. – Хафуз мне друг, ты знаешь. Потерпи месяц, вернись домой; вот тебе слово, мы его окрестим. Разве прошлого года не окрестился у нас в Халеппе ночью турок? А потом, чтобы ему худа здесь не было, мы вам денег дадим и ушлем отсюда!

      Хризо, услыхав это, согласилась и на другой день в меджлисе отреклась от исламизма. Мне показалось, что паша был недоволен;