Аспазия Ламприди. Греческие повести и рассказы. Константин Леонтьев

уехал отец, я пошел к одному молодому соседу-столяру, который только что женился на богатой красавице из Рефимно. Я знал, что он задумал расстаться с женой и бежать в горы. Мы условились. Завтра нас не будет в Халеппе.

      Прощай, быть может, навсегда!..

      Один Розенцвейг будет знать о моем намерении. Родные пусть узнают, когда моя рука уже обагрится вражьею кровью! Пусть скажут: «Мы ошиблись в Йоргаки, он наш».

      Еще два последние слова. С Розенцвейгом мы простились. Он уже не встает с постели, дни его сочтены.

      – Вот моя битва, вот моя кровь, – сказал он, показывая мне окровавленный платок. – Вам, – продолжал он, – вам дай Бог жить долго и украсить вашею деятельностью освобожденную отчизну. Я говорю вам: вы будете свободны… Но, если моя молитва может быть услышана, я молю Бога об одном, молю, чтоб Он сохранил вашу родину и после освобождения в той изящной и величавой простоте, в которой Он сподобил нас с вами еще застать ее! Когда бы не рак европеизма…

      Он не кончил, махнул рукой, и мы простились.

      Твой H – с.

      Сфакия, сентябрь.

      Пишу тебе карандашом, на изломанном столе. Пароход наш «Аркадий» свезет его в Афины.

      Мной все довольны здесь: я выношу ходьбу по камням лучше многих. Уже на долю моего ружья пало пятеро врагов; я еще не ранен. Зимвракаки думает уже поручить мне небольшой отряд. Дядя Яни, и тот уже помирился со мной.

      – Э! – говорит он, – Йоргаки! Когда ты капитаном будешь, я под твое начальство пойду. Не послушаюсь, хвати меня по голове кулаком как следует, либо рукоятью ножа. А я поклонюсь тебе и скажу: «Простите, господин капитан! Молодым для науки!»

      Он заботится обо мне; ночью снимает с себя бурку и накрывает меня; из пищи что есть лучшего, мне несет; смеется; шутит. Здесь он стал веселее, говорливее, но все так же неумолим и грозен.

      Двоюродный брат мой, его сын, лет семнадцати, не более, едва покинул школу, – как поступил в другой отряд. Там он служил не более месяца, устал, заболел и остался жить и отдыхать в одной деревне. Узнал об этом дядя и послал ему сказать: «Встань, негодяй, и будь здоров! А если не встанешь и не возьмешь оружия, приду я сам к тебе и палкой так по тебе поиграю, что вся охота болеть пройдет!»

      Брат встал и пошел в отряд.

      Мы готовимся к большому сражению. Мы победим, – и если бы только вы, наши братья русские, не забыли нас… то мы будем свободны!..

      Иногда с горем гляжу на наши пока еще цветущие долины, на наши белые деревеньки в зелени маслин…

      Я знаю турок. Цветущие долины, веселые селения будут опустошены, и камня на камне не останется в них. Уже мало-помалу просыпается в них старинное зверство; уж гибнут в отдаленных жилищах беззащитные старики, и дети подвергаются поруганию…