Аспазия Ламприди. Греческие повести и рассказы. Константин Леонтьев

хлопоты, больше ничего. Но вы знаете – духовенство везде одно. Une fois que les femmes et les prêtres s’en mêlent, il n’y a pas de force qui y tienne37.

      Я просил его пощадить старые годы отца и матери и наших и не оставлять сестры в руках мусульманского духовенства.

      Он обещал еще раз и прибавил, смеясь, на прощанье:

      – Il faut avouer cependant que ce diable de Hafouz n’a pas mauvais goût! Elle est charmante votre soeur!..38

      Любезность эта, это радушие ободрили меня, и я веселый вернулся домой. Соседи, которым я говорил, немного, однако, надежды возлагали на пашу и твердили:

      – Не верь, Йоргаки, нынче турки хитрее нас стали!

      К вечеру приехали и наши из монастыря. Что тут было – сам поймешь, я писать не стану. Мать вынесла горе тверже отца, она не отчаивалась в том, что еще можно будет освободить сестру. Отец же был в ужасном отчаянии: он плакал, бил себя в грудь. Хотел бежать прямо в русское, а оттуда в греческое консульство и просить помощи. Но священник наш остановил его и сказал:

      – Разве не знаешь пашу? Проси его сам, быть может, сделает, а пойдешь к консулам, – лишь ожесточится; не ходи, райя, к чужой власти. Завтра подите с Йоргаки в меджлис. Христос и Матерь Божия, быть может, благословят вас на счастливое окончание!

      На другой день мы рано с отцом пришли в конак. Сени уже были полны народа: просители, обвинители, свидетели, женщины, и наши, и турчанки, и еврейки, и арабы, носильщики масляных курдюков, оборванные, полунагие, все в масле, вооруженные арнауты – сидели, стояли и лежали в ожидании меджлиса и паши. Нас впустили в комнату секретаря. Долго мы ждали, наконец позвали и нас.

      Паша сидел в кресле с чубуком. Это был уже не вчерашний любезный человек! Гордо ответил он нам на поклоны и не сразу предложил сесть… Но отца, который было бросился поцеловать его полу, он остановил благосклонным движением руки.

      В комнате сидели, кроме паши, еще несколько беев, двое наших представителей, епископ, мулла и муфтий. Только у этих трех духовных сановников были чубуки, остальные курили папиросы.

      Молчали: я принуждал себя сидеть и глядеть почтительно.

      Наконец паша спросил моего отца:

      – Ну, что вы поделываете?

      – Кланяюсь вашему превосходительству, нашему паше-господину.

      – Et vous, m-r Yorgaki, vous allez bien aussi, j’espère?39

      – Parfaitement bien, excellence…40

      – Послать за вашею дочерью? – спросил паша.

      Отец встал и поклонился.

      Паша ударил в ладоши и велел своему драгоману41 привести сестру.

      Хризо пришла с родною теткой Хафуза, матерью Лигунис-бея, у которого жила в гареме. На ней было новое розовое атласное фередже и покрывало на лице.

      Вслед за ними притащился согбенный старик Феим-эффенди, дряхлый дервиш из секты ревущих, которые к христианам, по учению своему, благосклоннее других магометан. Я его встречал в Халеппе и догадался, что это именно он, а не кто другой проповедовал сестре о столбах золотых и свинцовых. Он старик смирный и полусонный, но и в его глазах есть искра плутовства.

      Паша предложил жене бея и сестре сесть. Дервиш мой тоже приютился около них.

      – Тебя как

37

Как только женщины и священники вмешиваются в это, в них нет силы (фр.)

38

Надо признаться, однако, что у этого дьявола Хафуза неплохой вкус! Она очаровательна, ваша сестра!.. (фр.)

39

А вы, господин Йоргаки, тоже в порядке, надеюсь? (фр.)

40

Отлично, ваше превосходительство… (фр.)

41

Переводчик.