Женевьева спасает Париж. Книга первая. Екатерина Нигматулина

счастье» – в течение лет пяти, а может, как подозревала Женевьева, и раньше. Она даже однажды отважилась сказать об этом бабушке, но та только вскинула брови и ничего не ответила. Верность дедушке была для нее превыше всего.

      На основное блюдо Жижи приготовила картофель дофинуаз и миньон-де-беф. Все это приводило месье Леруа в полный восторг, он поднимал вверх руки, то и дело произносил: «Magnifique! Mais c’est vraiment magnifique!» – целовал громко пальцы и говорил, что никогда не ел ничего подобного.

      – Жижи, ты кудесница! – нахваливал он. – Ну это же просто шелковый вкус! Тает! Все тает во рту!

      Жижи смущалась, но не подавала виду. Настоящим леди не подобает краснеть, бледнеть, трепетать, чрезмерно удивляться или, не дай бог, потеть в обществе. Самообладание было превыше всего. Любые чрезмерные эмоции на людях составляли второй смертный грех в списке Жижи де Буссак. При этом, нужно заметить, она обожала готовить и угощать гостей, которых в ее нормандской глуши было не так уж и много. С большинством соседей, которые презрительно называли ее «Ваше английское величество», бабушка не ладила. Зато частенько принимала у себя импозантных дам и месье из Парижа, с которыми Жижи закрывалась в кабинете, куда Женевьеве строго-настрого было запрещено входить, и часами что-то обсуждала.

      Женевьева за один присест проглотила поданный на десерт шоколадный фондан, за что получила нагоняй от бабушки и выговор, что так быстро не ест даже голодный Наполеон. Наполеоном звали любимого кота Женевьевы, толстого, рыжего, с приплюснутой, как блин, мордой, который постоянно спал, развалившись на подоконнике в эркере, лениво свесив лапу. Как ни пыталась бабушка заставить его ловить мышей, до отвала накормленный Наполеон презрительно озирал свои владения и поднимался разве только для того, чтобы забраться к Женевьеве на колени и начать урчать, пока та читает книгу и грызет яблоко.

      Женевьева тихонько спросила разрешения выйти из-за стола и побежала переодеваться. Ни месье Леруа, восторгающийся в этот момент томным, как он выразился, вкусом шоколада, ни Жижи, разливавшая чай, Женевьеву не заметили. Опаздывать на свидание с Полем очень не хотелось. Лето в Нормандии, которое она так любила, слишком быстро заканчивалось, а Поля с собой в Париж не увезешь.

      Она быстро взлетела на второй этаж по массивной деревянной лестнице, скинула с себя выглаженное платье, залезла в удобные джинсы и старую полосатую тельняшку (настолько растянутую, по словам Жижи, что ею следовало бы мыть полы где-нибудь на пиратском корабле семнадцатого века, а не носить приличным девочкам) и быстро выбралась через окно. Бабушка всегда ругала Женевьеву, что та ходит по крышам, да еще так неосторожно. Однако, вместо того чтобы заколачивать внучке ставни и запирать ее дома, она пригласила плотника, который сделал безопасную лестницу прямо из окна ее комнаты. Лестницу сразу полюбила не только Женевьева, но и Наполеон, который забирался