Женевьева спасает Париж. Книга первая. Екатерина Нигматулина

Леруа, считалось первым и непростительным грехом. Вообще, смертных грехов Жижи де Буссак было очень много, но опоздание гордо возглавляло этот список. Опоздание в две минуты каралось суровым взглядом, в пять – вздохом, а если опаздываешь на пятнадцать минут, лучше было вообще не являться. «Пунктуальность так же важна для настоящей леди, как безупречно чистая обувь и хорошие манеры», – любила повторять Жижи.

      На длинном деревянном столе уже была расстелена жаккардовая скатерть и стояли срезанные в саду молочные пионы цвета английского фарфора девятнадцатого века, который дедушка привез из родной Англии много лет назад. Падение нравов современности могло происходить во всем мире, но точно не в доме Жижи де Буссак. Она с упорством улитки из японских сказок, взбирающейся на самую высокую гору, медленно, но настойчиво пыталась воспитать во внучке весь набор необходимых для каждой приличной девушки позапрошлого века качеств: «В моем доме ты будешь вести себя, как подобает. Глаза тебе достались от твоего нерадивого отца, но воспитание, хочешь ты того или нет, достанется от меня. Внуки Жижи де Буссак не посмеют пренебрегать хорошими манерами, пока я жива». К несчастью, Женевьева одна исполняла роль всех этих внуков, потому что других просто-напросто не имелось.

      Пятнадцать лет назад, когда Марго, мама Женевьевы, привела Жан-Жака, тогда еще молодого ученого, знакомиться с Жижи, та, понаблюдав за тем, как этот нескладный верзила сидит за столом, ест суп и рассуждает о Брамсе (было бы полбеды, если бы он его, предположим, просто не любил, но Жан-Жак, о невиданная дерзость, никогда его не слушал), закатила глаза, охнула раз пять и сказала, что не такого она ждала мужа для своей единственной дочери, и о, как был бы разочарован Вильям, увидев все это. «То, что он умер, его единственное спасение», – сказала дочери Жижи. Но, несмотря на ее недовольство, Марго и Жан-Жак вскоре поженились и, вопреки всем прогнозам противницы неравных социальных браков («Французы, играющие в свободу, равенство и братство, лишь делают вид, что социальное расслоение общества слетело с плахи, как голова Марии-Антуанетты. Обманывать себя пока никто не запретил на уровне конституции»), были очень счастливы.

      Жан-Жак от страха перед тещей называл ее исключительно мадам де Буссак и все время от врожденной неуклюжести и беспокойства задевал и разбивал то английскую супницу начала двадцатого века, то тончайшую голубую чайную пару «Веджвуд», то заварочный чайник с кипятком, облив, естественно, шелковую китайскую скатерть времен Тюдоров, чудом сохранившуюся, а затем в миг разрушенную варваром-зятем. Все это приводило Жижи в ужас и заставляло смерять Жан-Жака таким взглядом, что тот краснел, бледнел и проклинал тот день, когда Вильгельма Завоевателя занесло на Британские острова. Лишь после рождения Женевьевы Жижи сменила гнев на милость, хотя так и не была довольна выбором дочери, в мужья которой она, конечно, планировала потомка какого-нибудь