1812: Репетиция. Генрих Эрлих

шагов через двести, на похожей полянке близь дороги. Устроились они хорошо. В центре круга было подобие стола, на разостланном платке стояли даже тарелки, впрочем, почти пустые, и разнокалиберные чарки. С одной стороны от него тихо угасал костер, с другой стоял двухведерный дубовой бочонок с медными обручами и большим медным же вензелем N на боку. Командир полка возлежал на ковре, укрытый буркой. Рядом, на ковре поменьше, лежали в обнимку два майора. Штабс-капитаны довольствовались войлочными кошмами, поручики обходились лошадиными попонами. Храпели все одинаково, басовито, солидно, тяжело. Чуть поодаль, привязанные к деревьям, стояли офицерские лошади, нервно и зябко переступавшие ногами. Рядом вокруг костра толпилось с десяток рядовых солдат, они настороженно посматривали на Соловьева. Денщики, определил он, трезвые, пока.

      Соловьев навел ревизию на столе. Нашел промерзшую краюшку хлеба и покрытое жиром куриное крылышко, немного обглоданное. Ну да не в ресторации Демута, выбирать не приходится. Заглянул в бочку, подивился, сколько же осталось – почти половина! Наклонился ниже, втянул крепкий водочный дух. Вот это по-нашему! Взял чарку побольше, зачерпнул, выпил, выдохнул: хороша! Не так, конечно, хороша, как отцовская самогонка, то та для дорогих гостей, а эта для похода, для похода – в самый раз. Закусил крылышком, размолов кости крепкими зубами, отломил кусочек хлеба, положил за щеку, оставшуюся краюху засунул в карман.

      – Эй вы, ко мне! – крикнул Соловьев денщикам. Те боязливо приблизились. – Через полчаса вернусь, чтобы господа, господа офицеры, в полном порядке были. Все понятно?

      – Понятно, ваше благородие! Сделаем! – с какой-то даже радостью откликнулись денщики.

      «Вот рабье племя, – подумал Соловьев. – Ничего без барина сделать не могут, только и ждут приказа или плетки». Решил подхлестнуть:

      – Через полчаса генерал с инспекцией прибудет. Чтобы все в лучшем виде было!

      – Неужто сам Петр Иванович?

      – Сам! – важно кивнул головой Соловьев.

      – Сделаем, выше высокоблагородие! Честь по чести предстанут! Не впервой!

      «То-то же», – усмехнулся про себя Соловьев, но, уходя, бочку с собой все же прихватил. Вылить рука не поднялась. Заначил ее у дороги, присыпал с боков снегом, пару веток сверху положил, дальше двинулся.

      Навстречу ему несся сломя голову молодой гусар.

      – Ваше благородие! – выкрикнул он, не доезжая нескольких шагов, такой нетерпеливый. – Там штатского в карете задержали! На вопросы не отвечает, начальство требует.

      – Значит, все-таки отвечает, – глубокомысленно сказал Соловьев. – На каком языке говорит?

      – На русском.

      – А едет откуда?

      – Оттуда, – гусар показал рукой на запад, – не иначе как шпиён.

      – Оттуда, – протянул Соловьев. – Интересно. Что ж, поедем, посмотрим. Ты когда-нибудь шпиёнов видел? – спросил он на ходу.

      – Никогда!

      – Вот и я никогда.