1812: Репетиция. Генрих Эрлих

в снегу.

      – Вы забыли представиться, – напомнил Кармазин, – мне надо будет внести в рапорт.

      – Поручик Берг-четвертый! – ответил тот и залихватски подмигнул.

      «Четвертый, – скривился Кармазин, – вот ведь расплодились!»

      Поручик принял гримасу за смущение и поспешил добавить:

      – Без обид. Я сам штабных терпеть не могу, независимо от происхождения. А вы ведь Кармазин? Я вас сразу узнал. Счастлив знакомству! – воскликнул он с искренним восхищением.

      Кармазин оттаял.

      – Взаимно! – он стянул рукавицу и протянул поручику руку.

      Артиллеристы обустроились с поразительной быстротой. Кармазин только и успел, что накрутить хвоста очередной группе отставших, глядь, а пушки уже развернуты на запад, лошади распряжены, бодро горит костерок, а над ним котел, в который веселый солдат всыпает что-то горстями из объемистого мешочка. Кармазин сглотнул слюну и с большим усилием подавил желание заглянуть на огонек и по-свойски закрепить знакомство. Артиллеристы – люди запасливые, но прижимистые. Бают, что одно без другого не живет, но от этого не легче. Ему-то они не откажут, а вот его команде… То-то и оно! Нехорошо получится и неправильно.

      Он оглянулся на своих. Они сидели вокруг костра, протянув руки к огню. Котел тоже наличествовал, над ним медленно оседала шапка чистого снега. «Хоть кипятку глотнуть», – подумал Кармазин.

      На дороге показались еще три странные фигуры, в вывернутых мехом наружу полушубках, надетых к тому же не под, а на шинели, с повязанными поверх киверов шарфами.

      «Это уж ни в какие ворота не лезет, – возмутился про себя Кармазин, – бабы, а не солдаты! Да я их…»

      Пока он перебирал в уме возможные кары, которые можно было обрушить на головы и прочие части тела нерадивых солдат, фигуры приблизились и обернулись действительно бабами, вернее, девками.

      – Николаша! – радостно выдохнула первая. – Уж не чаяла, что дойду!

      – Привет, Зизи, – сказал Кармазин и, вглядевшись в двух других: – Салют, Лили, бонжур, Мими.

      – Мила, – угрюмо поправила третья.

      Старая грымза, содержательница борделя, целомудренно называвшегося походной таверной с женской прислугой, с какого-то переляку решила, что во время войны с Францией девушкам негоже носить французские прозвища, а ей самой именоваться мадам. Если уж ей так приспичило проявить свой патриотизм, лучше бы снизила оплату для героев или ввела кредит, подумал Кармазин, а то дерет втридорога и берет вперед, пользуясь безвыходностью ситуации, никакого жалованья не хватит.

      – Здравствуй, Милка, – сказал Кармазин. Мила – слишком много чести. – А чего это вы пешком, как неродные?

      – Да засиделись вечор с драгунами… – начала Зизи.

      – Засиделись! – хохотнул подошедший от костра вахмистр.

      Кармазин строго посмотрел на него и осуждающе покачал головой.

      – …а как продрали глаза поутру, – продолжала Зизи, – их уж и след простыл. И мадам с