Прежде чем мы стали чужими. Рене Карлино

[3] допевал последние строчки, я услышал из-за тонкой общежитской стены звуки виолончели. Она играла «Избавление». Я перетащил кровать через всю комнату, так, чтобы она стояла возле нашей общей с Грейс стены.

      Я заснул поздно ночью под звуки ее виолончели.

      В мое первое утро в Стариковском приюте я съел размокший батончик из овсяных хлопьев и долго переставлял все три предмета мебели по крошечному пространству, которое будет моим домом на следующий год. В процессе я обнаружил желтый листочек, приклеенный ко дну одного из ящиков стола, который я привез из дому. Там почерком моей мамы было написано: Не забудь позвонить маме. Она не давала мне об этом забыть, но мне это нравилось.

      На первом этаже я нашел телефон-автомат. Возле него сидела девушка в спортивном костюме и темных очках. Она прижимала телефонную трубку к уху.

      – Бобби, я жить без тебя не могу, – плакала она, вытирая слезы, текущие по щекам. Всхлипнув, она показала мне на коробку салфеток: – Эй? Можешь передать мне эту штуку?

      Я взял коробку со стола, стоящего рядом с продавленной кушеткой, пропахшей дешевым куревом, и протянул ей.

      – Ты еще долго?

      – Серьезно, что ли? – она сдвинула очки на кончик носа и поглядела на меня поверх них.

      – Мне надо позвонить маме.

      Господи, я выгляжу как идиот. Еще больший, чем она.

      – Бобби, мне надо идти, тут какой-то придурок должен позвонить маме. Перезвоню минут через пятнадцать, ладно? Ну да, парень, – она оглядела меня сверху донизу. – На нем футболка с роботом. Да, загорелый… Тощий.

      Я развел руками, как бы говоря: В чем проблема?

      – Ладно, Бобби, я тебя лублю… Нет, ты первый вешай… Нет, ты…

      – Давай уже, – прошептал я.

      Она встала и дала мне трубку:

      – В твоем распоряжении.

      – Спасибо, – ответил я. Она закатила глаза. – Лублю, – передразнил я ее, пока она уходила по коридору.

      Я сунул в телефон карточку и набрал мамин номер.

      – Алло?

      – Привет, мам.

      – Матиас, как ты там, милый?

      – Хорошо. Вот как раз заселился.

      – Ты папе звонил?

      Я зажмурился. Я перевелся в Нью-Йоркский университет исключительно для того, чтобы между мной и моим разочарованным во мне отцом оказалась вся страна. Даже несмотря на все мои университетские призы за лучшие фотографии, он считал, что будущего в этом нет.

      – Нет, пока только тебе.

      – Мне везет, – серьезно заявила она. – Как общежитие? Ты уже видел фотолабораторию?

      Мама единственная, кто поддерживал меня. Ей нравилось быть сюжетом моих фотографий. Когда я был маленьким, она отдала мне старый фотоаппарат своего отца, с чего и началось мое увлечение. В десять лет я снимал все и всех, кого только мог.

      – Общага нормальная, лаба отличная.

      – Ты с кем-нибудь уже познакомился?

      – С девушкой. Ее зовут Грейс.

      – А-а…

      – Нет, мам, это не то. Мы просто общались. Я ее и встретил-то только вчера, и мы несколько минут потрепались.

      Девушка-с-лублю вернулась. Она уселась на кушетку, картинно