Жизнь волшебника. Александр Гордеев

само по себе. С минуту, затаённо обвыкнув в тесных объятиях незнакомца и

      словно напитавшись его желанием, она легонько, необидно отталкивает в грудь. Потом, отступив

      на два шага, медленно наклоняется, берётся за подол платья и скрещенными руками поднимает

      его над головой, вспыхнув тугими ногами в розовых колготках. Роман не может сдержаться, чтобы

      не потянуться, позволяя истоме свободней разлиться по всему телу.

      Потом, отдыхая под смятой простыней, вяло натянутой как попало, он думает, что, в общем-то,

      как бы пошловато всё это ни выглядело, но и связи без всяких чувств – это одна из самых ярких

      красок жизни. Конечно, не всегда у него выходит это так ошеломительно и быстро, как сейчас, но

      эту розовую вспышку колготок он не забудет, даже имея когда-нибудь самую прекрасную, самую

      любимую жену. И сможет ли он потом быть верным, зная о возможности таких внезапных,

      случайных радостей?

      С этой женщиной, которую зовут Марина (кажется, Марина четвёртая – надо уточнить по

      записям) он встречается потом с неделю, до возвращения её мужа с курорта.

      Окончательно прощаясь после пятой встречи, они стоят в красной, так и не потерявшей

      раскалённости, прихожей.

      – В первый раз ты так много тараторила, – с улыбкой вспоминает Роман, – я никак не мог

      дождаться окончания лекции.

      – Это от растерянности, – признаётся она. – Я на самом-то деле вроде бы и не хотела ничего,

      да слишком уж долго отсутствовал Коля.

      – Ты часто изменяешь ему?

      – Не часто, но бывает, – потупившись, сознаётся она и в этом. – Конечно, дело тут не только в

      разлуках. Любовь, какая бы она ни была, всё равно слабнет и проходит. Проходит. . И ничего тут не

      попишешь. А без живого в душе нельзя. Только увлечения и спасают. .

      – Скажи мне, – просит он Марину, – каким ты видишь меня как женщина?

      – В тебе притягательно нечто противоречивое, – подумав, отвечает она, – ты мужественный, но

      очень тонкий и нежный. Ох, наверное, многим ещё бабам попортишь ты жизнь…

      Спасибо ей за искренность. Можно ли считать её развратной, если, по её словам, не надёжны

      сами чувства, которые нам даны? Когда чувства теряют силу, они идут на костылях принципов.

      Только кто-то мирится с этими костылями, а кто-то – нет. Неужели ж и природа самой любви

      такова, что срок её означен? Выходит, чувство Любы и Витьки тоже обречено? Книги по психологии

      и газетные статьи ничего не проясняют на этот счёт. Возможна ли любовь неисчезающая? Как

      сберечь чувство, если оно возникнет? Не хочется обретать новое разочарование – разочарование

      в вечности любви. Если нет таковой, то к чему тогда всё? Хрупки, оказывается, не только

      представления других – не более прочны и свои собственные.

      * * *

      Факт, что Серёга живёт буквально в соседнем от общежития квартале, делает, наконец, вину за

      затянувшийся визит совершенно непростительным.