Жизнь волшебника. Александр Гордеев

так, что, оказавшись в райцентре, он первым делом ищёт, где бы отпиться. В знакомой

      столовой, недалеко от автостанции, продают холодную воду с грушевым сиропом. Роман берёт

      сразу три отпотевших гранёных стакана, садится за только что протёртый столик. Вкус сиропа

      отдаёт детством – когда же он пробовал его? И вдруг, словно очнувшись, озирается по сторонам.

      Да ведь здесь же, в этой столовой и пробовал. Только это было зимой, они заходили сюда с отцом.

      Почему отец зимой купил ему сироп? Видимо, просто попробовать давал, потому что самому

      нравилось. А у него тогда были новые валенки! И, главное, в тот день был куплен фотоаппарат,

      прошедший потом с Романом всю армию. Здесь, у окна, в кадке стоит всё тот же фикус, только

      теперь он куда больше. А в кадке и сейчас, чего доброго, всё так же натыканы окурки. Именно в

      тот-то день он едва не погиб под автобусом. «Ох, бедный-бедный батя, что пережил ты тогда из-за

      меня, дурачка!» А в столовой за столько лет не изменилось ничего. Что же касается напитка, то

      Роман часто вспоминал его вкус, не зная названия этого сиропа. А вот теперь знает точно – на

      ценнике было написано «грушевый». Как же это здорово, что многое остаётся неизменным. Только

      вот он-то уже не тот пацан, и ему требуется принимать какие-то серьёзные решения.

      Пауза перед визитом в райком, пожалуй, необходима. Как вести себя там? Сказать ли об

      истинной совхозной бесхозяйственности, о ненужном, дорогом производстве витаминно-травяной

      муки, о пожаре, который почему-то скрывается? Ну не убьют же его там за это! Хотя, конечно,

      сначала следовало сказать об этом на собрании. А то вроде как кляузник какой. Но как там

      скажешь, если твой вопрос был последним, а до этого ты ещё не был коммунистом и не имел

      права голоса? «С другой стороны, не в шайку же меня впустили, где должен обо всём помалкивать,

      а в партию. Если промолчу с самого начала, значит, сразу стану таким же, как они. И потом меня

      уже не перелицевать. Значит, и дальше буду помалкивать. Но опять же, не прими они меня, так я и

      вовсе не имел бы возможности выступать против них. Это ещё и на предательство смахивает. И

      что же делать?»

      И тут как подсказка или подковырка какая: где-то в глубине кухни врубается магнитофон с

      хриплым голосом Высоцкого:

      Почему всё не так? Вроде, всё как всегда:

      То же небо – опять голубое…

      В общем, песня-то, конечно, о другом, а вовсе не о таких проблемах. О друге, не вернувшемся

      из боя, поёт Высоцкий, но этот вопрос – «почему всё не так?» – как будто адресуется сразу ко

      многому. Он какой-то актуальный сейчас. Помнится, ещё в школе учительница говорила, что

      писатели в русской литературе никогда не боялись задавать самые принципиальные вопросы,

      типа: «Кто виноват?» или «Что делать?» Значит, и Высоцкий добавил ещё один из таких вопросов:

      «Почему всё не так?»

      Странный этот Высоцкий, необычно