Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу. Юлиан Семенов

работой рук в концентрационных лагерях. Следовательно, вся нация будет осиянна, вся. Это моя мечта, я живу мечтой, но не честолюбием. А долг интеллигента – поддержать мечтателя. Ну как? А в довершение ко всему вы храбрый солдат, я ценю храбрость в интеллигенте, это редчайшее качество. Поэтому я предлагаю вам должность начальника моей политической разведки.

      – Заманчиво.

      – Согласны?

      – А почему бы нет?

      – Сейчас я вызову стенографиста, и вы продиктуете ему все про ваших прежних руководителей и расскажете про вашу работу здесь. Да?

      Сомов отрицательно покачал головой, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза:

      – Скорее кончайте, барон. Я здесь был один, так что надеяться мне не на что. Кончайте по-джентльменски, без зверства.

      – Я вас пальцем не трону. Но с природой я не в силах состязаться. Подойдите к окну, пожалуйста.

      Сомов и Унгерн подошли к окну, Унгерн взял бинокль, приладил его, приложил к глазам Сомова.

      – Нет, нет, правее смотрите. Это крыша тюрьмы.

      И Сомов увидел окровавленные лица людей, потрескавшиеся губы, вывалившиеся языки, волдыри на голых телах.

      – Сорок три градуса показывает термометр, а на солнцепеке будет пятьдесят пять. Континентальный климат. А? Что делать, дружище? Будете диктовать здесь, или придется подумать под солнцем. А?

      Едет по дороге все выше и выше в горы Мунго. Останавливается, оглядывается на город, поднимает к глазам бинокль, смотрит ургинские улицы, задерживается на штабе, видит большой «линкольн» возле подъезда, потом переводит бинокль дальше и охает: прямо перед ним окровавленное лицо Сомова на крыше тюрьмы.

      Мунго, надвинув на глаза лисью шапку, подъехал к «линкольну», подошел к шоферу и сказал:

      – Друг, у меня две девочки есть… Съездим… Тут рядом…

      – Давай, давай отматывай отсюда, – лениво ответил шофер, разморенный жарой.

      – Одна блондинка, другая черненькая, – продолжает Мунго, осторожно присаживаясь рядом с шофером.

      Тот свирепо глянул на Мунго и осекся: в ребра ему уперся маузер.

      – Пристрелю, – сказал Мунго шепотом. – Буддой клянусь! Езжай.

      Шофер включил мотор, тронул машину. Мунго свистнул коню, тот побежал следом.

      Несется «линкольн» к тюрьме, навстречу машине выскакивают стражники, на всем ходу «линкольн» врезается в толпу стражников. Мунго палит в остальных, которые в ужасе разбегаются, машина тормозит возле стены, Мунго кричит:

      – Прыгай, Сомов, прыгай вниз!

      А Сомов лежит, обгоревший, и медленно ползет к краю крыши – еле-еле двигается, а уж стреляют где-то, визжат казаки, слышно конское ржанье.

      – Ну! – кричит Мунго. – Скорей, Сомов!

      Он успел заметить, как шофер тянется к ручке, чтобы выпрыгнуть из машины. Мунго ударяет шофера рукоятью маузера, кричит:

      – Пристрелю! Сидеть!

      Подполз к краю крыши Сомов, и здесь силы оставили его, Мунго подтянулся к нему, ухватил его за шею, Сомов громко застонал. Мунго сбросил его в машину, крикнул:

      – Гони!

      И начинается погоня казаков за