Сердце Арронтара. Две судьбы. Ника Соболева

и поезжай. Кто тебе мешает?

      Маг вздохнул.

      – Ладно. Сейчас немного подправим декорации, раз тебе тут не нравится… Так лучше?

      Теперь ветер больше не свистел и вода не брызгалась. Аравейн будто установил перед скалой невидимую стену, отражающую всё, даже ветер.

      – Лучше, – проворчал оборотень, усаживаясь рядом с наставником. – Я тебя спросить хотел кое о чём. Вот только теперь не уверен, что ты сейчас в состоянии отвечать на вопросы.

      – Ну я же до сих пор тебя не выгнал из своего сна. Так что, как говорит Форс, валяй.

      Несколько минут он всё-таки молчал – то ли подбирал слова, то ли просто любовался на звёзды. У Моря Скорби они всегда были удивительно красивыми.

      – Я вернулся в Арронтар. Ты ведь знаешь?

      – Да, Форс сказал.

      – Так вот… – он вздохнул. – Я думал, что проклятье будет снято, как только я вернусь. Я на самом деле так думал и… я даже хотел, чтобы так оно и было. Но этого не случилось.

      – Ну разумеется.

      – А почему?

      Аравейн улыбнулся.

      – Условие снятия проклятия – не возвращение, а прощение. Ты можешь обмануть самого себя, Дэйн, считая, что простил, но ты никогда не сможешь обмануть Арронтар. Он знает, что это не так.

      – Просто прекрасно… Я практически себя изнасиловал на обратном пути, я не хотел возвращаться, а теперь оказывается, что этого ещё и недостаточно.

      – Недостаточно. Когда полностью избавишься от ненависти, пустившей корни глубоко в твою душу, когда сможешь простить по-настоящему, от чистого сердца – тогда проклятье будет снято. Только так, и никак иначе.

      – Я не ненавижу их. Я их презираю. И не хочу… О Дарида, если бы ты знал, Вейн, как я хочу просто уехать оттуда! И никогда не возвращаться. Не видеть, не слышать и не вспоминать.

      Оборотень ждал, что Аравейн на это что-нибудь ответит – но наставник молчал. Молчал несколько минут, вглядываясь в тёмное ночное небо и мерцающие звёзды. Но потом всё-таки сказал… но совсем не то, что ожидал от него собеседник.

      – Я давно хотел тебе рассказать… Этого ты нигде не найдёшь, Дэйн, нигде. Ни в одной из книг. Даже Форс не знает. И я сам не сразу понял, что это важно, – он вздохнул. – Ты помнишь, как на древнем наречии оборотней будет «небо»?

      – Конечно. «Ри».

      – Верно. А «земля»? Не «почва», а именно «земля», Дэйн. Это очень старое слово…

      – Не «почва», а «земля»? – он нахмурился. – Не вижу особой разницы.

      – Разница есть. «Земля» в том смысле, что включает в себя это слово, значит и почву, и воду, и даже деревья. «Земля» – это поверхность, на которой есть жизнь.

      И тогда он вспомнил…

      – «Дэр»…

      – Верно. А теперь сложи эти два понятия. «Земля-небо». Ну же…

      – Дэрри…

      Аравейн улыбнулся.

      – О да. Вот оно – то самое непереводимое с вашего древнего наречия слово. «Земля-небо». То понятие, о котором вас заставил забыть сам Арронтар.

      – Я не очень понимаю, Вейн. Форс говорил, это слово значит что-то вроде «единые» и обозначает пару оборотней, которые…

      – А