Лабиринт. Кейт Мосс

мой меч. И чистый плащ для госпожи Алаис. Мы будем ждать тебя у колодца.

      Как только Франсуа удалился за пределы слышимости, Алаис бросилась к отцу. Но тот отказывался встретиться с ней взглядом. Вместо этого он прошел к бочонку и нетвердой рукой налил себе вина. Густая красная жидкость перелилась через край глиняной чашки и растеклась по полу.

      – Paire, – упрашивала Алаис, – скажи, что случилось? Зачем тебе ехать на реку? Разве это твое дело? Пусть Франсуа едет, я скажу ему куда.

      – Ты не понимаешь.

      – Так объясни, чтобы я поняла. Можешь мне довериться.

      – Я должен сам увидеть тело. Убедиться…

      – В чем убедиться? – с готовностью подхватила Алаис.

      – Нет, нет, – повторил Пеллетье, качая седой головой. – Тебе нельзя… – Его голос сорвался.

      – Но…

      Кастелян вскинул руку, разом овладев собой:

      – Хватит, Алаис. Тебе придется проводить меня. Я предпочел бы избавить тебя от этого, но не могу. У меня нет выбора. – Он сунул ей в руку чашку. – Выпей, вино подкрепит тебя, придаст тебе храбрости.

      – Я не боюсь, – возразила Алаис, обиженная, что отец принял ее уговоры за проявление трусости. – Я не боюсь смотреть на мертвых. Тогда я просто от неожиданности так сорвалась. – Она замялась. – Однако, умоляю тебя, мессире, сказать мне, что…

      – Хватит! – рявкнул на нее Пеллетье.

      Алаис отшатнулась, как от удара.

      – Прости, – тут же спохватился он, – я нынче не в себе. – Он протянул руку и погладил дочь по щеке. – Какой отец мог бы пожелать более любящей, преданной дочери?

      – Тогда почему ты мне не доверяешь?

      Он помедлил, и на минуту Алаис поверила, что убедила отца. Но его лицо снова замкнулось.

      – Ты только покажешь мне место, – проговорил он бесцветным голосом. – Прочее оставь мне.

      Они выехали из Западных ворот шато Комталь под звон колоколов собора Сен-Назер, отбивавших третий час. Отец ехал впереди, Алаис и Франсуа – следом за ним. Она поникла в седле, несчастная от чувства вины за выходку, так растревожившую отца, и от досады на непонятность происходящего. Всадники выбрали для спуска узкую сухую дорожку, зигзагом уходившую под городскую стену. Добравшись до пологого берега, пустили лошадей легким галопом.

      У реки свернули вверх по течению. Когда выехали на болота, солнце начало немилосердно жечь спины. Над окнами трясины и над протоками вились мошкара и черные болотные мухи. Кони топали копытами, со свистом взмахивали хвостами, пытаясь согнать с тонкой летней шкуры кусачую нечисть.

      Алаис видны были прачки, полоскавшие белье на дальнем берегу реки Од. Женщины стояли на отмели, ударяя простынями о серый камень, выступающий из воды. С деревянного мостика, связывавшего северные пригороды Каркассоны с деревнями на том берегу, доносился монотонный рокот колес, кто-то переходил реку вброд по разливу – непрерывно тянулся ручеек крестьян и торговцев. Одни несли на плечах детишек, другие гнали коз и мулов. Все эти люди направлялись на рыночную площадь.

      Всадники ехали молча. Когда с солнцепека они вошли