В тени больших вишневых дереьев. Михаил Леонидович Прядухин

посмотрю отдам, а если подойдешь на расстояние вытянутой руки, то получишь по своим козлиным рогам, – и Сарычев стал рассматривать содержимое портмоне. Андрей, в это время, на безопасном расстоянии, не замолкая, ни на секунду, умолял вернуть бумажник.

      – Нифига себе, вы только посмотрите, пацаны! – удивленно-восторженно выпалил Гера, и Сергей, с Игорем, заинтересовавшись, подошли к нему. Героин держал в руках несколько фото, на которых была очень красивая, белокурая девушка.

      – Вот это номер, Козлик, кто эта нимфа? – спросил Игорь, но Андрей, как будто не слышал его вопроса, и продолжал просить, чтоб ему отдали кошелек. Тут Гера перевернул фото и прочитал: «Моему герою».

      – Ого, – только смог вымолвить разведчик, и тут же прочитал надпись на другом фото: «Жду, люблю», потом на следующем: «Осталось 163 дня, но уже завтра будет 162»… Все остальные фотографии были подписаны примерно также. Дочитав Героин спросил Андрея:

      – А она не в курсе, что ты по ночам, как собака, парашу жрешь? Что живешь в норе как мышь? Надо ее курсонуть, о твоем «героизме». А ну ка, тут куча писем, и адресок обратный наверное есть, – добавил Сарычев вытаскивая из бумажника аккуратно сложенные письма. Но вместо того, чтоб прочитать обратный адрес, он достал письмо, и стал читать его в слух: «Здравствуй, мой единственный, мой самый дорогой человек на свете…»

      Тут Андрей перестал умолять, сел на корточки, закрыл лицо руками, и заплакал…

      Героин прочитал еще пару строк и осекся…

      – Ладно, Козлик, на забери свое хозяйство, – и он подошел к нему, тыча в закрытое лицо, портмоне, с вытащенным из него фото и письмами. Но Андрей рук не убирал от своего лица, а только еще сильней заплакал, содрогаясь всем своим исхудалым телом. Разведчик еще постоял так несколько секунд, и бросив бумажник вместе с письмами и фото на стол, отошел в сторону.

      А гвардии рядовой, Андрей Козлов уже повалился на спину, и продолжая закрывать свое лицо руками, рыдал все сильней и сильней. Разведчики, вместе с поваром, молча смотрели на него, а он все увеличивал «обороты», и наконец, у него началась истерика. Андрей перестал издавать звуки, убрал руки с лица, и начал колотить ими по бетонному полу, открывая рот, подобно рыбе выкинутой на берег… Так продолжалось секунд 15–20, потом, с его уст сорвался крик:

      – А-а-а-а! Не хочу, не хочу! Не могу больше! А-а-а-а! Как я устал… убейте меня, не хочу больше жить!…

      – Да ладно Козлик перестань, упокойся, никто не напишет никуда, – буркнул Игорь.

      – Козлик заткнись, возьми себя в руки, а то я в натуре тебя пристрелю, – добавил Героин.

      Но Андрей не слышал их, он бился в истерике, как в агонии, уже лежа на животе, продолжая стучать кулаками по бетону, прося своих мучителей прикончить его. Пацаны постояли еще с пару минут, и Пожидаев предложил:

      – Ладно, пойдем в подсобку, свернем стингер, по ходу это на долго, – и развернувшись пошел по направлению коморки. За ним молча последовали разведчики.

      Прямо в сердце – это был контрольный выстрел, в самую