А ты умеешь хранить секреты?. Софи Кинселла

крики еще до того, как я осознаю, что происходит.

      О боже! О боже, о боже, о боже, о боже, ой. ОЙ! НЕТ. НЕТ. НЕТ.

      Мы падаем. О боже, мы падаем.

      Летим носом вниз. Самолет как камень разрезает воздух. Вон того мужчину только сейчас подбросило и ударило головой о потолок. Лицо залито кровью. Я задыхаюсь, вцепившись в подлокотники и стараясь не подскочить. Но меня упрямо тянет вверх, будто сила тяжести внезапно изменила направление. Времени подумать не остается. Да и голова не работает…

      Повсюду разбросаны сумки, из опрокинутых стаканчиков льются напитки, стюардесса упала и хватается за сиденье…

      Мать твою!..

      О боже, о боже!.. О’кей, кажется, становится потише. Обошлось?!

      Я смотрю на американца. Он стискивает подлокотники. Так же судорожно, как и я.

      Меня тошнит. То есть вроде как… тошнит. О боже.

      Ладно. Похоже… похоже… все образовалось.

      – Леди и джентльмены, – доносится голос из динамика, и все дружно вскидывают головы, – с вами говорит капитан.

      Сердце трепыхается в груди. Не могу слушать. Не могу думать.

      – Мы попали в зону турбулентности, и поэтому попрошу пассажиров немедленно вернуться на свои места и пристегнуть ремни безопасности…

      Очередной страшный рывок не дает ему договорить. Голос тонет в общих воплях и криках.

      Все это как дурной сон. Кошмар с американскими горками.

      Бортпроводники торопливо пристегиваются ремнями. Одна стюардесса вытирает с лица кровь. Минуту назад она безмятежно раздавала арахис в меду.

      Все это происходит с другими людьми в других самолетах. С людьми в фильмах по технике безопасности.

      – Пожалуйста, сохраняйте спокойствие, – твердит капитан. – Как только мы получим дополнительную информацию…

      Сохранять спокойствие?

      Да я дышать не могу, не то что сохранять спокойствие.

      Что нам делать? Что?! И мы должны просто сидеть здесь, пока самолет брыкается, как взбесившаяся лошадь?!

      Кто-то позади читает молитву Богородице, и новый удушливый водоворот паники утягивает меня на дно. Люди молятся. Все это происходит с нами.

      Мы умрем.

      Мы все умрем.

      – Простите?

      Сосед-американец смотрит на меня. Лицо белое и напряженное.

      Неужели я произнесла это вслух?

      – Мы все умрем.

      Я смотрю ему в лицо. Наверное, это последний человек, которого я вижу перед гибелью.

      Я жадно вбираю глазами морщинки вокруг его темных глаз; решительный, потемневший от щетины подбородок.

      Самолет неожиданно снова дергается вниз, и я невольно взвизгиваю.

      – Не думаю, что мы действительно умрем, – роняет он. Тогда почему же сам боится отпустить подлокотники? – Говорят, это лишь турбулентность…

      – А что еще они могут сказать?! – Я отчетливо слышу истерические нотки в собственном голосе. – Неужели вы ожидали, что они заявят: мол, отлично, люди добрые, на этом все, вам конец?

      Самолет ныряет носом вниз, и я в панике хватаюсь за соседа.

      – Нам не выжить.